Однако в кривые переулки квартала дубильщиков, где смрад даже ночью окружал все, что двигалось, легионеры и лакеи римского начальства забредали редко. Они сидели вокруг огня — двое мужчин и женщина, голову которой покрывала серая косынка.

— Просто убить его римскому палачу мало, — произнес Кифа[2]в тягостной тишине, — они хотят уничтожить его, убрать его тело с лица земли. Но мы не допустим этого. Мы помешаем им. Ведь они идут против закона.

— И что же ты намерен сделать, Кифа? — спросил Иоанн.

Кифа посмотрел вверх.

— Мы должны действовать, прямо сейчас. Нельзя оставлять им тело.

Женщина громко всхлипнула.

— Он — мой сын, и я не могу просто отдать его римлянам. Он должен покоиться в земле согласно нашим традициям, пока Отец не призовет его к себе.

Иоанн вскочил.

— Но как? Римляне выставили посты. Они будут охранять его. Они многочисленны, так многочисленны, как никогда прежде. Дозорные патрулируют каждый уголок города. Они вооружены до зубов. Разве Иешуа сам не говорил, что в этот день нельзя проливать кровь? Наш час еще не пробил.

— Ты заблуждаешься, — прервал его Кифа, — наш час пробил. Все подготовлено. Мы отправляемся в путь. Нельзя терять ни минуты.

В комнату вошла Магдалина. Она села рядом с Марией и обняла ее за плечи. Кифа встал. Он взял свой посох и вместе с Иоанном направился к двери.

— Мы встречаемся в конце завтрашнего дня в холмах Вифлеема, на развилке дороги в Беш Хамир, — заявил Кифа, обращаясь к Магдалине. — Бери Марию с собой и заботься о ней. Утешьтесь: мы не бросим Иешуа на произвол судьбы. Если разминемся, то мы будем ждать вас на озере возле пещер. Проследите, чтобы никто не последовал за вами, и отправляйтесь в путь, как только затихнут наши шаги. Скоро в городе поднимется волнение. Идите на восток, не сворачивайте на запад или к Голгофе и возьмите с собой достаточно продовольствия. Нам долгое время придется скрываться.

Магдалина встала.

— Будьте осторожны, — напутствовала она. — Сегодня больше не должна пролиться иудейская кровь.

Кифа кивнул и вышел наружу. Иоанн последовал за ним. Под развевающейся одеждой он прятал топор.

Их было семеро. Маленький, чтобы не привлекать внимания, отряд. Их факелы светили во тьме. Тишину нарушал лишь лай собак, доносившийся из близлежащего города, достигал холма, в остальном господствовала тишина. Люди отошли на покой и спали. Одни сразу забылись сном, другие лежали с влажными глазами, погруженные в мысли о прошедшем дне, который забрал у них последнюю надежду.

Поднимался ветер. Теплый ветер пустыни, от которого факелы начинали мигать. В таинственном полумраке они достали крест из земли и положили на землю. «ИНЦИ»[3]было написано на дощечке над головой покойника. Белым, как алебастр, казался труп убитого царя иудеев. Им не пришлось прикладывать особых усилий, чтобы снять мертвое тело с креста. Окровавленные гвозди остались в древесине.

Прячась в тени холма, они отнесли его на носилках в долину. Снова залаяла собака, на этот раз совсем близко. Пот стекал со лба легионеров. Их предводитель, принципал, хриплым шепотом отдавал команды. Они торопились.

В тени сарая их ждали еще двое легионеров. Рядом стояли телеги, запряженные ослами.

— Мы отвезем его в пустыню, — сказал принципал.

Легионер склонился над укрытым трупом.

— Говорят, он был Богом иудеев, — прошептал он соседу.

— Бог, у которого идет кровь? — отшутился тот и указал на окровавленную руку трупа, выскользнувшую из-под покрывала.

— Тихо! Нас никто не должен услышать, — напомнил им принципал. — Впереди у нас долгий путь. Мы должны быть настороже.

Маленькая группка повернула на север. По пыльной дороге в Ябэ они со своей телегой не могли продвигаться быстро. Они подозрительно оглядывались, однако никто, кажется, не заметил их отъезда. Не было видно ни единой души. На юго-востоке поднялась луна. Они погасили факелы. Только городские собаки, кажется, учуяли мертвое мясо. Лай бродячих псов казался ближе, чем раньше. Принципал крепко сжимал свой меч. Муторно было у него на душе. Говорят, усопший был властителем иудеев и происходил от их Бога. Говорили, он обладает силами, которые недоступны смертным. Рассказывали и о чудесах — о слепых, которые прозревали, о немощных и прокаженных, которых исцелил Назаретянин, и об умерших, которых он воскресил. Время от времени принципал смотрел на сверток, который лежал в запряженной ослом телеге. Почему командир выбрал именно его для этого задания? Он бы с куда большей охотой остался в городе, в лагере, поиграл бы в кости и выпил бы вина из долины Иордана. Крепкое красное вино с ароматом спелых фруктов, собранных в окрестностях Скитополя, замечательно помогало забыть о том, как далеко они от родины и как долго им еще придется терпеть одиночество в этой жаркой и пыльной стране.

— Проклятые отродья, — выругался один из легионеров, когда вой собак прозвучал совсем близко.

— Они чуют мертвеца, — ответил его товарищ. — Изголодались и ищут добычу.

— А ты знаешь, зачем мы увозим труп из города?

— Тихо! — снова прошипел принципал. — Замолчите наконец!

Легионеры умолкли. Молча шли они рядом с телегой. В бледном лунном свете ландшафт менял свое лицо.

Дорога, вдоль которой рос низкий кустарник, стала постепенно подниматься. Неожиданно тишину нарушило блеяние овец. Стадо преградило путь. Принципал подал знак своим людям, и они остановились.

— Двое вперед, — тихо приказал он.

Оба легионера, которые стояли рядом с ослом, вышли вперед и обнажили мечи. Они насторожились, но как бы ни всматривались в округу, залитую бледным лунным светом, глаза их находили только овец, столпившихся на дороге. Внезапно воздух пронзило громкое шипение. И прежде чем легионеры успели среагировать, сверху на них посыпались камни. Крик пронзил темноту. Один из легионеров упал. Второму камень угодил в голову, и он выронил меч.

— Засада! — закричал принципал. — Сражайтесь, римляне, сражайтесь за свою жизнь!

Воздух снова разрезал каменный град. С гулким стуком булыжник попал в нагрудник принципала. Если бы тот не оперся о телегу, то рухнул бы на землю. Слышались громкие и резкие крики. Со всех сторон быстро приближались закутанные в развевающуюся одежду фигуры. Принципал испуганно смотрел на них. Нападающие размахивали посохами и топорами. Их превосходство было очевидным. И как бы отчаянно ни оборонялись легионеры, сраженные воины падали на землю здесь и там. В ночи раздавались предсмертные крики, хрип обрывался с булькающим звуком. По четыре, по пять человек нападающие бросались к принципалу. Он отразил мечом первый удар, однако уже второй удар посоха угодил ему в плечо. Защищаясь из последних сил, он снова поднял свой меч, но в следующее мгновение чей-то топор глубоко врубился ему между лопаток. Неистовая боль пронзила тело. Его бросало то в жар, то в холод, а крики и военные кличи постепенно стихали. Кровь умирающего стекала в песок.