тупика для поездов, потому что железная дорога была одноколейной. Эта деревня называлась просто и незамысловато: Станция. Обслуживающая станция З-11-Р, если по бумагам. Её населяли охотники, станционные рабочие и временно приезжавшие на раскопки Шаркела учёные. Орденцы обитали в крепости на холме на берегу озера. Там же, в старом храме Тиары, вокруг которого и была построена крепость, жила я. Правда, зимовать приходилось у орденцев в тёплом доме. Формально мне запрещалось так поступать, потому что я была членом Сестринства Тиары, а не Ордена, а храм формально ему не принадлежал. Но зимовать в храме не было ни малейшей возможности. По бумагам он до сих пор отапливался тремя печами в подвале, дрова к которым мне полагалось заготавливать лично с помощью казённого топора и ржавой тачки. Моя предшественница договорилась с орденцами, и храм подключили к крепостной системе отопления. Работала врезка плохо, но хоть храм не промерзал и можно было проводить молитвы.

Вторая деревня была не деревней, а кучкой из пяти изб на берегу озера дальше по берегу, после поворота железной дороги. Раньше там жили рыбаки, но после зимы, когда с перевалов спустилась тьма, дожившие до весны перебрались на Станцию. Летом они возвращались на старое место, но больше никто не рискнул остаться там после листопада.

В третью деревеньку мы сейчас ехали. Она находилась в дюжине стандартных миль по прямой от станции, но по земле надо было преодолеть все пятьдесят: вокруг скального хребта, оврагов, болота и лесных завалов. Это местечко на три десятка домов звалось Берлогой и пользовалось у местных славой места, о котором лучше даже не думать.

К сожалению, только у местных.

Несмотря на запреты и удалённость, некоторые энтузиасты из пришлых, ученых и не очень учёных, пытались в Берлогу пробраться. Цели всегда были самые разные: от поиска других гибернийских городов и праздного этнографического любопытства до желания купить пушные шкурки без орденских посредников и подзаработать. Большую часть летних ходоков деревенские возвращали, осенние и весенние отказывались возвращаться сами, а зимних редко когда находили даже частично.

За последних — если их всё же находили — меня ругал Рахаил, как будто бы моей работой было их спасать. При этом, если я и вправду пыталась кого-то спасти, он злился ещё больше, но я к его непоследовательности уже как-то привыкла.

По дороге к Берлоге начал накрапывать мелкий дождь, и я достала термос с чаем, который мне вручил перед отправкой Бегейр. Как я и ожидала, Лир заметил посудину с намалёванными на голубых боках цветами и бросил на меня полный любопытства взгляд. Что ж, он побил рекорд в негласном пари и уже целые две недели не спрашивает меня о том, о чём обычно спрашивают в первые же дни и затем получают в зубы.

Своеобразной традицией за последние годы стала и отправка со мной в объезд новичков. Этакая проверка на вшивость перед зимовкой. Как он себя поведёт наедине со мной, про которую ему рассказывали столько разных вещей? Меня эти проверки бесили. Во-первых, от них не было никакого толка, раз. Весной нам прислали новенького механика, он спокойно съездил со мной в объезд, а потом переругался со всеми остальными механиками и подрался с Риммой. Рахаил немедленно оформил ему билеты обратно в Лиду и выписал нам Лира. Во-вторых, эти проверки были унизительными — для меня. Я жаловалась Рахаилу, потом ругалась с главным механиком и Риммой, но всё равно, Лира отправили со мной. Лично старик отправил, так хитро, что мне пришлось заткнуться и поехать.

Иногда я ненавидела людей из нашей крепости.

— Будешь? — предложила я, открывая термос.

— Не откажусь, — согласился Лир. — На месте надо будет отдохнуть. Я устал.

— Полчаса точно отдохнёшь, — я дождалась, когда наша машина встанет и передала парню жестяной стаканчик. Лир поблагодарил и всосал в себя чай. Он был на три года младше меня, а внешне — на все пятнадцать. Ложное впечатление складывалось из-за коротких вьющихся волос и ярких, чуть навыкате, прозрачных глаз. Если бы не складки на щеках и шее, я бы приняла его за совсем юного мальчишку, которому одна дорога — на железнодорожную станцию прямым поездом в Альдари доучиваться за школьной партой.

— А что там за деревня?

— Да самая обычная. Даже не самая мелкая. Душ сорок, наверное, — не стала врать я. — Живут пушниной, мёдом и орехами, нам особых проблем не доставляют.

— А почему мастер Рахаил запретил мне высаживаться в ней из машины?

Я чуть не подавилась чаем. Нет, я не удивилась, что его предупредили, но кто предупредил! Точнее, удивительно, что этот же человек перед выездом ничего мне об этом не сказал, просто поручил хорошенько присмотреться к новенькому и оценить его, узнать о семье, жизни и есть ли у него “личные привязанности”. И зачем меня было привлекать, раз уже сам начал? Буду себя чувствовать бессовестной сводней.

— Она самая обычная, пока ты сидишь на своём месте. И я не шучу, не вылезай. Там народ… есть некоторые особенности. Это трудно объяснить, но просто знай, что старику даже не придётся писать отчёт о потерях.

— Почему?

— Сам не захочешь возвращаться. На леспоповале тебе не рассказывали? На этом берегу много гиблых мест, где чёрт те что творится.

— Кое-что рассказывали, но я не очень верю в чертовщину. Она редко оказывается правдой. Если мы не в Норнале, разумеется, — он хрипло хохотнул.

— В этом лесу она вполне себе правда.

— Значит, мне сидеть и не высовываться?

— В точку.

— А тебе?

— А мне можно. Тиара защищает, — обычно эта фраза значила, что продолжать расспрашивать дальше бесполезно. Тиара защищает — и весь мир с правилами для простых смертных идут нахрен.

Лир всё понял верно и не стал настаивать, допил чай и повёз нас дальше. Бутерброды попросил оставить ему на отдых, пока он будет сидеть в машине и обозревать самую обычную лесную деревню, в которой нельзя выходить из машины.

Свой хлеб с мясом я съела, поглядывая на деревья.

— Слушай, я ещё хотел спросить.

— Ну.

— Мне кажется, или тут дорога меняется? Издали вижу одно, подъезжаем, другое.

— Давно началось?

— После второго камня. Это та самая чертовщина, из-за которой мне выходить нельзя?

— Вроде того. Здешние леса не очень дружелюбны.

— А тебя защищает Тиара?

— А меня защищает Тиара.

Первым признаком того, что мы приближаемся к жилью, стал чёрный гибернийский столб со сбитой верхушкой и увешанный верёвками с узлами и цветными тряпочками. Часть из них почти истлела за годы, а часть была совсем свежими. Это не