его домой, накормить обедом и уложить спать. Учитывая многочисленные упоминания лордом Икенхзмом того обстоятельства, что его супруга (приходившаяся тетушкой бедняге Понго) обещала собственноручно скальпировать мужа тупым ножом, если он не вернется к утреннему завтраку, можно было, пожалуй, рассчитывать, что на сей раз визит дяди Фреда пройдет без особо ощутимых пощечин обществу. Стоит, пожалуй, отметить, что, подумав об этом, Понго улыбнулся — и это была последняя его улыбка в тот день.

Гуляя по Митчинг Хиллу, лорд Икенхэм время от времени останавливался и торжественно сообщал, что именно тут он выстрелил как-то из лука (и попал!) в нижнюю часть спины садовника, а здесь, как он припоминает, его вырвало после перкой выкуренной тайком сигареты. Наконец, он остановился перед небольшой дачкой, которая по непонятным причинам гордо именовалась «Кедры». Лицо дядюшки приобрело нежное и задумчивое выражение.

— На этом самом месте, — сказал он с неким подобием меланхолического вздоха, — на этом самом месте пятьдесят лет назад я… О, дьявольщина!

Последнее восклицание было вызвано тем, что дождь, который все это время висел над ними, обрушился наконец на землю, подобно холодному душу, включенному чьей-то решительной рукой. Путники поспешили подняться на крыльцо чужого дома, где, укрывшись от потоков воды, молча обменивались взглядами с серым попугаем, клетка которого висела перед самым окном.

Крыльцо «Кедров» представляло собой далеко не идеальное укрытие. Оно, правда, защищало их от ливня, но дождевые струи очень скоро образовали некое подобие водяной карусели и, заливая путников с боков, причиняли им массу неприятностей. В момент, когда Понго, втянув голову в плечи и подняв воротник пиджака, старался теснее прижаться к двери, вышеупомянутая дверь внезапно отворилась. Женщина, очевидно прислуга, молча смотрела на них с порога, и Понго догадался, что дядюшка воспользовался дверным звонком, оказавшимся у него перед глазами. На женщине был длинный дождевой плащ, и лорд Икенхэм улыбался ей с благожелательностью настоящего английского джентльмена.

— Добрый день, — сказал он.

Женщина ответила:

— Добрый день.

— Разрешите узнать, не «Кедры» ли это?

Женщина подтвердила, что это именно «Кедры».

— А что, милые хозяева «Кедров» — дома?

Женщина сказала, что дома никого нет.

— Нет? Впрочем, это не так уж и важно. Я пришел, — продолжал лорд Икенхэм, протискиваясь в дверь, — подстричь когти попугаю. Это мой ассистент, мистер Уокиншоу; он — анестезиолог, — добавил дядюшка, указав на Понго.

— Вы из птичьего магазина?

— Совершенно верно.

— Мне не сообщили о вашем приходе.

— Они, видимо, не очень-то откровенны с вами, а? — произнес лорд Икенхэм голосом, исполненным сочувствия. — Это так неприятно.

Беседуя, Икенхэм продвигался все глубже и глубже, пока не очутился в гостиной. Понго, как завороженный, шел за ним. Следом за Понго двигалась женщина в плаще.

— Ну ладно, входите, — промолвила она неуверенно. — Я-то уже собиралась уходить — мой рабочий день закончился.

— Идите, — любезнейшим образом откликнулся лорд Икенхэм. — Ради бога, идите и ни о чем не волнуйтесь. Все будет в порядке.

Хотя сомнения, судя по всему, не полностью ее покинули, женщина наконец удалилась, а лорд Икенхэм спокойно зажег газ и пододвинул кресло поближе к печке.

— Вот видишь, малыш, — сказал он, — немного такта в разговоре — и мы спасены. Нам не угрожает простуда, мы в тепле и уюте. В общем, если будешь полагаться на меня, то не ошибешься.

— Но, черт возьми, не можем же мы здесь оставаться, — простонал Понго.

Лорд Икенхэм удивленно поднял брови.

— Не можем? Что ж ты предлагаешь вместо этого, мой друг, — пребывание под дождем? Я вижу, что ты плохо понимаешь, насколько серьезно положение, в котором мы оба находимся. Дело в том, что сегодня утром, перед самым отъездом в Лондон, у меня произошел досаднейший конфликт с твоей теткой. Она утверждала, что весенние погоды обманчивы, и настаивала на том, чтобы я надел шерстяной шарф. Я категорически отверг ее тезис об обманчивости погоды и заявил, что, скорей, провалюсь сквозь землю, чем надену шерстяной шарф. Благодаря железной воле и проявленной выдержке я настоял на своем. Теперь представь себе, мой мальчик, что будет, если я вернусь, подхватив вульгарную простуду или насморк. Я буду навсегда переведен в ранг третьестепенной державы, и в следующую поездку в Лондон мне предложат взять с собой подушку для прогревания печени или кислородный агрегат. Нет уж! Я останусь здесь, грея ноги у этого прекрасного огня. Признаюсь тебе, я и не знал, что газовая печка излучает столько тепла. Я весь пылаю.

Понго тоже пылал. Его честный лоб был покрыт влажной испариной. Как будущий юрист и специалист в области британского законодательства, Понго прекрасно понимал, что проникновение в чужой и стоящий вдалеке от дороги дом под сомнительным предлогом наведения красоты на птичьи когти является мерзким проступком, чудовищность которого не снимается тем, что его нельзя квалифицировать как подлог, взлом, сутяжничество или еще что-нибудь в этом роде. Помимо юридической стороны дела, Понго крайне остро переживал его неловкость. Понго, надо сказать, вообще отличался болезненным отвращением к вещам, которые «не приняты» в добропорядочном обществе, поэтому положение, в котором он поневоле очутился, заставляло его нервно покусывать нижнюю губу и, как я уже упомянул, обильно потеть.

— А что, если тип, которому принадлежит это жалкое жилище, неожиданно явится домой? Вы так любите хвастаться своим умением предвидеть все на свете. Попробуйте-ка представить себе это!

Едва он успел окончить фразу, как раздался звонок в дверь.

— Ну вот, — с отчаянием произнес Понго.

— Пожалуйста, не говори «Ну вот», мой мальчик, — укоризненно обратился к нему лорд Икенхэм. — Такие восклицания ужасно любит издавать твоя тетка. Я не вижу ни малейшей причины для тревоги. Судя по всему, это какой-то случайный визитер. Хозяин особняка и налогоплательщик воспользовался бы, без сомнения, ключом. Выгляни-ка в окно, может быть, тебе удастся увидеть кого-нибудь.

— Это какой-то румяный малый, — сказал Понго, глядя в окошко.

— А сильно ли он румян?

— В общем, да.

— Ну видишь, я был прав. Румяный человек не может быть хозяином этого дома. Владельцы таких очагов, как правило, бледны и худосочны, ибо они проводят дни в унылых конторах. Пойди и узнай, что ему надо.

— Нет уж. Вы сами узнайте у него об этом.

— Ну ладно, пойдем вместе.

Они открыли входную дверь, и там действительно стоял какой-то невысокий розовощекий тин с промокшей от дождя спиной.

— Прошу прощения, — сказал румяный юноша. — Мистер Роддис дома?

— Нет, — заявил Понго.

— Прекрати свои глупые шутки, Дуглас, — сказал лорд Икенхэм. — Конечно, я дома. Мистер Роддис — это я, — обратился он к юнцу. — А это — мой сын Дуглас; каков он — вы видите сами.