об обидах. Хочется верить, что в трудный для семьи час родственники сплотятся и поддержат друг друга.

— Я вас прекрасно понимаю, — сказал лорд Икенхэм, — это как в армии — солдатская верность боевому знамени.

— В общем, я предлагаю перечеркнуть прошлое. Поверьте, я не стала бы обращаться к вам, если б не крайние обстоятельства. Я… прощаю вас и взываю к вам о помощи.

Понго был очень растроган, и попугай, как ему показалось, тоже: по крайней мере, птица моргнула и откашлялась. Женщина меж тем продолжала:

— Я прошу вас и Лауру временно, на недельку-другую, приютить нашу Джулию у себя — пока я не решу, как мне поступить с ней. Через две недели у нее экзамены по фортепиано, так что ее нельзя сейчас отослать из Лондона. Дело в том, что Джулия влюбилась. Точнее — ей кажется, что она влюбилась.

— И вовсе мне это не кажется, — произнесла Джулия. Голос ее был так хорош, что Понго Туистлтону отчаянно захотелось обернуться и взглянуть на девушку. Глаза Джулии, говорит он, сияли, словно две звездочки, а на лице светилась душа, впервые проснувшаяся к жизни. Что эта красавица нашла в румяном парне, который даже среди других, таких же розовощеких парней, ровным счетом ничем не выделялся, Понго никак не мог взять в толк. Тщетно искал он ответа на мучивший его вопрос.

— Вчера Клод и я прибыли в Лондон, надеясь порадовать дочь своим визитом. Мы, естественно, поехали прямо в пансион, в котором она живет, и, как вы думаете, что мы там обнаружили?

— Клопов.

— Отнюдь. Письмо от мужчины. Я с ужасом узнала, что человек, о котором мне ровным счетом ничего не известно, собирается жениться на моей дочери! Я, конечно, потребовала, чтоб он немедленно явился, и, когда я его увидела, мне стало ясно, что он абсолютно неприемлем. Он маринует угрей!

— Что-что?

— Он работает на фабрике, где маринуют угрей!

— По-моему, — рассудительно заметил лорд Икенхэм, — это обстоятельство говорит, скорее, в его пользу. Умение мариновать угрей свидетельствует о необыкновенно высоких способностях. Не так уж много людей, которые в состоянии справиться с этой задачей. Если б кто-нибудь вздумал, например, обратиться ко мне с просьбой замариновать угря, я был бы в полной растерянности. Уверен, что не меньшее смущение испытали бы в этой ситуации Уинстон Черчилль и Рамсей Макдональд.

На женщину, однако, эти доводы не произвели впечатления.

— Ха! — усмехнулась она. — Вам, наверно, не приходит в голову задуматься над тем, что сказал бы брат моего мужа Чарли Паркер, если б я разрешила его племяннице выйти замуж за этого типа!

— О! — сказал Клод, который весьма походил на высокую унылую птицу с обвисшими крыльями и рыжими усами.

— Или брат моего мужа Генри Паркер!

— А-а! — сказал Клод. — Или кузен Альф Паркер.

— Кузен Альф умер бы со стыда.

Джулия так пылко всхлипнула, что, как рассказывал Понго, ему стоило большого труда не броситься к ней и не попытаться ее утешить.

— Я тебе, мама, уже сто раз говорила — Уилберфорс бросит мариновать угрей, как только ему подвернется что-либо лучшее.

— Не знаю, что, собственно, может быть лучше маринованного угря? — недоуменно спросил лорд Икенхэм, внимательно слушавший весь разговор.

— Уилберфорс честолюбив, и, поверьте, скоро все увидят, что такое Уилберфорс.

Слова Джулии оказались пророческими, ибо именно в эту минуту румяный малый неожиданно для всех возник над спинкой дивана, как рыба, которая иногда взлетает над поверхностью воды.

— Джулия! — воскликнул он.

— Уилби! — восторженно откликнулась девушка. Понго клянется, что никогда не испытывал большего отвращения, чем в момент, когда она кинулась на грудь этому типу, прильнув к нему, как плющ приникает к старой садовой стене. Румяный малый сам по себе был, в общем, безразличен Понго, но девушка произвела на него глубокое впечатление. И Понго было весьма неприятно видеть, что она так радовалась этому Уилби.

Мать Джулии, после того поистине кратчайшего мгновения, которое необходимо женщине, чтобы прийти в себя от естественного изумления, возникающего при виде выскакивающих из-за диванов специалистов по маринадам, вернулась к жизни и, встав между дочерью и Уилберфорсом, развела их по сторонам, подобно судье на ринге, который не боится встать между двумя боксерами-тяжеловесами.

— Джулия Паркер, — сказала она, — мне стыдно за тебя.

— И мне, — откликнулся Клод.

— Я краснею, дочь моя.

— И я, — подтвердил Клод. — Обнимать мужчину, который назвал твоего отца безмозглым бог знает чем…

— Мне кажется, — задумчиво сказал лорд Икенхэм, — что прежде чем мы двинемся дальше, нам следует решить, был ли он прав в своем определении и, честно говоря…

— Уилберфорс согласен извиниться.

— Конечно, я извинюсь. Нечестно ставить человеку в вину слова, которые вырвались у него в пылу спора.

— Мистер Робинсон, — холодно произнесла женщина. — Вы прекрасно знаете, что дело не только в словах, которые вы сочли возможным произнести по тому или иному поводу. Если вы слушали то, что я говорила несколькими минутами раньше, то вы должны понять…

— Как не понять! Дядюшки Чарли и Генри Паркеры, кузен Альф и все прочее. Кучка снобов!

— Что-о?

— Чванливые самодовольные снобы со своими жалкими сословными предрассудками. Думают, что они представляют собой нечто важное только потому, что у них есть деньги. Между прочим, было бы интересно узнать, каким образом сколотили они свои капиталы.

— На что, собственно, вы намекаете?

— Не будем вдаваться в детали!

— Ваши мерзкие инсинуации…

— Ах, Конни, — промолвил лорд Икенхэм, глубоко вздохнув, — мы-то с вами отлично знаем, что мистер Робинсон прав. Сколько ни старайся, истину не скроешь от людей.

— Что-о?

— Послушайте, неужели вы и в самом деле не помните, каким образом «разбогател» наш Чарли?

— Что за чушь вы несете?

— Вспоминать об этом, конечно, неприятно — о таких вещах обычно не упоминается. Но уж раз мы вспомнили Чарли Паркера, то вы могли бы, мне кажется, признать, что манера «одалживать» деньги под двухсотпятидесятипроцентный интерес не может рассматриваться как невинное хобби, принятое в хорошем обществе. Если вы помните, именно об этом говорил прокурор на суде.

— В первый раз слышу об этом, — воскликнула красавица Джулия.

— О-о! — сказал лорд Икенхэм. — Так вы скрывали эту историю от малютки?

— Ложь!

— А головокружительный номер, проделанный Генри Паркером, — ведь он, надо сказать, чудом избежал тогда тюрьмы. И в самом деле, Конни, разве это хорошо, когда банковский служащий (даже если он и приходится братом вашему мужу!) берет из кассы пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы поставить их на верную лошадку в большом дерби? Все-таки это не совсем честно, Конни. Истинно порядочные люди так не поступают. Правда (и я готов это подтвердить кому угодно), выиграв в