одной из них два зуба торчали, как бивни у слона, и они буквально вонзались в мою щеку каждый раз, когда она меня целовала. Ничто меня так не пугало, как необходимость бывать в обществе этих любвеобильных, непривлекательных родственниц. Как-то, когда я был на руках у мамы, они спросили меня, кто из них красивее. После внимательного изучения их лиц я ответил с задумчивым выражением лица: «Вот эта не такая уродина, как та». И еще. С самого рождения меня постоянно угнетала мысль о том, что я должен буду стать священником. Я мечтал быть инженером, но мой отец твердо стоял на своем. Он был сыном офицера, который служил в армии великого Наполеона, и так же, как его брат, профессор математики в престижном университете, получил военное образование, но позднее, что довольно необычно, принял духовный сан и достиг на этом поприще высокого положения. Он был очень эрудированным человеком, истинным естествоиспытателем, поэтом и писателем, а его проповеди производили на прихожан такое впечатление, что они сравнивали его с прославленными проповедниками. У него была такая феноменальная память, что он с легкостью безошибочно приводил цитаты из сочинений на нескольких языках. Часто он говаривал шутя, что, если бы некоторые из произведений классиков были утрачены, он мог бы восстановить их по памяти. Все восхищались стилем его письма. Он излагал свои мысли короткими предложениями, насыщенными остроумием и иронией. Его шутливым высказываниям всегда было свойственно характерное своеобразие. Для иллюстрации могу привести несколько примеров. Был у нас работник на ферме, косой, по имени Мане. Однажды, когда он рубил дрова, мой отец, стоявший поблизости, при каждом взмахе топора боязливо предупреждал: «Ради бога, Мане, руби не то, что видишь, а то, что нужно разрубить». Как-то раз отец поехал на прогулку вместе с приятелем, и тот небрежно уронил подол дорогой меховой шубы на колесо экипажа. Отец заметил: «Подбери подол, а то ты протрешь мне шину». У него была странная привычка говорить с самим собой, и частенько он вступал в жаркую дискуссию на разные голоса. Непосвященный слушатель мог поклясться, что в комнате находятся несколько человек. Хотя моей склонностью к изобретательству я обязан влиянию матери, отец, безусловно, помогал моему развитию. Он придумывал для меня специальные и весьма разнообразные упражнения. Например, угадывать мысли друг друга, находить неправильности в некоторых выражениях, повторять длинные предложения по памяти или производить вычисления в уме. Эти ежедневные уроки были направлены на улучшение памяти, развитие логического мышления, понимания причин и следствий и особенно способствовали развитию критического мышления — они все безусловно были очень полезны. Моя мать происходила из одной из старейших семей страны. Семья славилось целым рядом изобретателей. И ее отец, и дед являлись авторами бесчисленных усовершенствований различных машин для домашнего хозяйства, для сельскохозяйственных работ, и не только. Мать была действительно необыкновенная женщина, очень способная, мужественная, сильная духом, смело преодолевавшая сложности жизни и прошедшая через много нелегких испытаний. Когда ей было шестнадцать лет, в стране вспыхнула страшная эпидемия. В отсутствие отца, которого вы- звали причащать умирающих, она помогала соседней семье, несколько членов которой скончались от тяж- кой болезни. Она обмывала тела, одевала мертвых, украшала цветами в соответствии с обычаем страны, и когда отец вернулся, все было готово к совершению христианских похорон. Моя мать была изобретателем по призванию и, я уверен, достигла бы больших успехов, если бы жила в наше время с его многообразными возможностями. Она придумывала и усовершенствовала различные виды инструментов и приспособлений для вязания, создавая прекрасные узоры из нитей, которые сама и пряла. Она сама даже сеяла и выращивала растения, из которых затем получала волокно. Она неустанно работала с восхода солнца до поздней ночи, и большая часть нашей одежды и мебели тоже сделаны ее руками. Ей было уже за шестьдесят, но у нее были все еще такие ловкие пальцы, что, как говорится, ты и моргнуть не успеешь, как она три узелка завяжет. Мое позднее пробуждение имело и другую, более важную причину. В отрочестве я страдал необычным недугом — мне являлись какие-то образы, часто сопровождаемые вспышкой света, которые искажали вид реальных предметов и мешали моим мыслям и действиям. Это были картины из жизни и предметы, которые я действительно видел, а не вымышленные. Когда ко мне обращались, я отчетливо видел пред- мет, о котором шла речь, притом так четко, что иногда я сомневался, материален ли он или нет. Это причиняло мне большое неудобство и вызывало тревогу. Никто из психологов или физиологов, к которым я обращался, не могли мне удовлетворительно объяснить эти необычные явления. Они кажутся уникальными, хотя не исключено, что я был наследственно предрасположен к этому недугу, так как я знаю, что мой брат также страдал от него. Я выдвинул свою теорию: видения были рефлекторным отражением на сетчатку глаза сигналов от мозга при его сильном возбуждении. Это, конечно, не было галлюцинацией, которая зарождается в больном и испытывающем муки сознании, так как во всех других отношениях я был совершенно нормальным и уравновешенным. Для того чтобы понять мои переживания, представьте себе, что мне пришлось присутствовать на похоронах или на подобном воздействующем на нервы событии. После этого, в ночной тишине, перед моими глазами против моего желания непременно появится пронизывающая мой мозг живая картина этой сцены и не исчезнет, несмотря на все мои попытки изгнать ее. Если мои предположения правильны, то, вероятно, возможно спроецировать на экран любой задуманный образ и сделать его видимым. Такое достижение внесло бы кардинальные изменения в человеческие отношения. Я не сомневаюсь, что это чудо возможно и к нему придут в будущем. Могу добавить, что я тщательно обдумывал возможность решения этой проблемы. Я пробовал передавать картину, которая была в моем сознании, человеку, находящемуся в другой комнате. Чтобы освободиться от мучительных образов, я старался сконцентрировать свое внимание на чем-то другом, виденном мною раньше; таким образом я ощущал временное облегчение, но для достижения этого я должен был постоянно вызывать в воображении новые образы. Очень скоро я обнаружил, что все образы, которыми я располагал, исчерпались; мое «кино», если можно так сказать, быстро прокрутилось, потому что я мало где бывал и видел только то, что было в доме и в ближайшей округе. Когда я проводил такие «сеансы» во второй или в третий раз, для того чтобы изгнать с глаз долой эти видения, мой метод с каждым разом терял свою силу. Тогда я, следуя инстинктивному побуждению, начал мысленно выходить за пределы своего знакомого малого