Заморские сладости пользовались при лиотонском дворе завидной популярностью. Пока герцог прокладывал себе путь сквозь толпу словоохотливых придворных, разносчик уже понес опустевшее блюдо обратно на кухню. След Жетера был потерян, хотя Самвил и предполагал, где можно было найти разговорчивого старичка: или среди молоденьких фрейлин, или среди престарелых зануд, вспоминавших минувшие дни за игрой в карты. Размышляя, куда прежде всего стоило направиться, герцог совершенно не обращал внимания, что происходило вокруг, и вдруг с удивлением ощутил ласковое прикосновение чьей-то руки к его едва прикрытой фалдами костюма ягодице.

Самвил мгновенно позабыл о ноющей головной боли и, резко развернувшись на высоких каблуках, приготовился прочесть строгое нравоучение перешедшей грань допустимого даме. Однако милая улыбка на бледном личике семнадцатилетнего, прекрасного создания настолько обескуражила вельможу, что его пыл тут же остыл, а гневное выражение уступило место недоумению и, пожалуй, даже испугу. Он уже видел эти тонкие черты лица и немного пухленькие губки, видел не при дворе, видел совсем недавно, и никак не ожидал увидеть их вновь, тем более здесь. Перед ним стояла баронесса Октана, выкраденная оборотнями из родового замка и по приказу Кергарна перевезенная им в столицу. Еще пару часов назад красавица находилась при смерти, а теперь стояла перед ним и, ласково улыбаясь, оказывала ему весьма вульгарные знаки внимания, которые, к счастью, никто из присутствующих вроде бы не заметил.

– Не стоит бегать за немощными старичками, пообщайтесь лучше со мной, – пропел ангельский голосок, в то время как широкие карие глаза молоденькой девушки неотрывно смотрели на обомлевшего вельможу. – Не переживайте, герцог, слушок о моем спасении распустила именно я. Надеюсь, вы не против?

– Но…

– Не стоит об этом. Вы отменно выполнили поручение, да и вашему браку с принцессой ничего не грозит, так что веселитесь. – Юная баронесса наконец-то убрала руку с бедра вельможи. – На все вопросы вам в свое время ответит наш общий знакомый, если, конечно, вы осмелитесь их задать.

– Какой еще знакомый? Какие вопросы? – недоумевал Самвил, в тяжелой голове которого окончательно все перепуталось.

– Наш общий знакомый, чье имя начинается на букву «К», – прощебетала девица, игриво стукнув по локтю герцога веером. – Он из очень-очень древнего рода и…

– Достаточно, – резко перебил Октану Самвил, наконец-то понявший, что речь шла о Кергарне. – Давайте, сударыня, поговорим в другом месте.

– А нам вообще не о чем с вами беседовать, – неожиданно сменила тон и выражение лица не по годам разумная особа. – Вы сопроводили меня в столицу, а насчет остального не беспокойтесь. Только прошу, не привлекайте внимания местных дураков глупыми расспросами. Если мне или нашему хозяину что-то понадобится, я сама дам вам знать.

Одарив герцога на прощание очаровательной улыбкой, девушка удалилась и тут же примкнула к одной из стаек мило щебечущих дам. И без того больная голова окончательно пошла кругом. Проклятый колдун, которому герцог верой и правдой служил, затеял какую-то хитрую игру при лиотонском дворе и, самое ужасное, не удосужился посвятить его в свои далеко идущие планы. Нож в спину вельможи еще не был вонзен, но Самвил уже чувствовал за спиной дыхание убийцы.

«Если Кергарн задумал осуществить свои планы без меня, значит, теперь нужно быть очень-очень осторожным. Неизвестно, чего хочет добиться „спящая красавица“, но мне пора бы подумать и о личной безопасности. Пока мне ничего не грозит, но через месяцок-другой всякое может случиться, пора достать из рукава последнюю козырную карту!» – решил двоюродный брат короля, покинув толпу веселящихся придворных и направляясь в сторону своих апартаментов.

Настала четвертая перемена блюд, обычно за которой тут же следовала смена музыкантов, однако этот вечер был один из последних в длинной череде празднеств, посвященных появлению на свет лиотонского короля. Сам виновник торжества, как, впрочем, и большинство членов венценосного семейства не удостоили веселящихся своим присутствием, а следовательно, и строгие дворцовые правила допускали некоторые поблажки измученной многодневным пиршеством прислуге. Музыканты берегли свои силы и еле водили смычками по виолончелям и скрипкам; разносчики блюд появлялись у столов довольно редко; да и танцоры делали не слишком «чистые» па. К чему утруждаться, если первых лиц королевства в зале все равно нет, а присутствующие настолько поглощены выпивкой, флиртом да сплетнями, что воспринимают гармонию нот, как сопутствующий гулянию обязательный звуковой фон?

Устроители торжеств в такие дни отдыхают, и поэтому во дворце царит легкий бардак. Благородная чернь, то есть низшие придворные чины, не только сами пируют, позабыв о служебных обязанностях, но и приводят с собой в зал торжеств многочисленную родню из провинции, пытаясь тем самым доказать ротозеям-родственникам, что они многого добились в жизни. Всего за две сотни синдоров, чисто символическая цена за то, чтобы вечерок попировать со знатью, стража пустит во дворец любого, кто прилично одет и имеет рекомендателей из дворцовых покоев. Именно поэтому за столами, где обычно гордо восседают лишь потомки самых древних и знаменитых родов, в такие дни можно увидеть не только презираемых полукровок, но и лиц, чье благородное происхождение явно вызывает сомнение. А что поделать? Одним хочется немного подработать на дорогую столичную жизнь, другим потешить свое тщеславие, хотя бы один вечерок побыв важной персоной, а третьим, то есть утомленным долгими празднествами сильным мира сего, просто нет до этого дела, они великодушно позволяют всяким мелким людишкам подбирать крошки с королевского стола.

Наглядным примером несоблюдения дворцового этикета была парочка дворян, судя по покрою платьев из Дукабеса, удобно устроившихся на боковом балконе и внимательно рассматривающих, что происходило внизу: среди накрытых столов, шумно галдящих группок дворян, решивших совместить важные беседы с легким променадом, и нескольких пытавшихся танцевать пар.

– Ну, герцог, во, мужик! – громко просипел мужчина повыше, неожиданно хлопнув своего низенького и упитанного товарища ладонью по плечу. – Видать, у благородных цыпочек он в почете, ишь, как его та краля за мяско зацепила!

– Перестань лыбиться и убери клешню! – недовольно проворчал толстый мужчина, резко скинув ладонь относительной чистоты с плеча. – Я, конечно, понимаю, что ты жалкий плебей, в трущобах всю жизнь провел, так там и подохнешь, но коль уж ненадолго удалось на поверхность всплыть, так веди себя подобающе: не ори на ухо да лапы не распускай. Это все-таки дворец, а не портовый трактир. Нам знакомство со стражей ни к чему.

– Да ладно тебе, чо я вооще сказал-то? – обиженно изрек рябой детина, засунувший от греха подальше свои непропорционально широкие ладони в карманы атласных брюк. – Ты чо, сам не видел что ли, куда девица грабли запустила?

– Видел, я все видел, а ты пасть прикрой, – прошипел сквозь сжатые зубы толстяк, стирая маленьким платочком капельки пота с покрытого морщинами лба. – Объясню еще раз, если сразу понять слишком сложно. Во-первых, твои жесты и дурацкие ухмылки привлекают слишком много внимания, а во-вторых, не пытайся судить о том, что просто не умещается в твоей маленькой, примитивной головенке!