Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, Мита с этим смирилась быстро, а вот Зере оказалось тяжелее. Она так и осталась смутьянкой с наивной девичьей душой, которая верила каждому слову и любила поворчать о несправедливости жизни.
— Слушай, а точно ничего не будет? — осторожно спросила она у Миты, когда они спустились, наконец, к реке и поставили бадьи на деревянные мостки. — Пилар ведь напал на того волчонка. Даже ранил его, слышала?
— Слышала. Мне кажется, он перестарался, хотя его тут винить не в чем — любой деревенский бы запаниковал на его месте.
— А если волколюды мстить придут? Ну, как триста лет назад.
— Как триста лет назад — не придут, — отрезала Митьяна. — Никому из нас бойня не нужна. Думаю, как раз поэтому сегодня утром те двое и приходили. Не знаю, кто они, но наверняка со старостой говорили.
— Я боюсь, Мит… — Зера поежилась и опустила рубашку из бадьи в воду.
Травница потрепала ее по плечу.
— Напрасно. Если они все еще не пришли порешить обидчика, значит, волчонок тот жив. Не забивай себе голову. Пилар сделал глупость, оставив младшего брата на равнине одного. Вожак волколюдов и староста не допустят, чтобы мы из-за этого перебили друг друга.
— Сделал глупость?.. — переспросила Зера растерянно.
— Он говорил, что волчата напали на Кела, — пояснила Мита, — но кто его знает, как оно на самом деле было.
— А почему ты сомневаешься?
— Сама подумай, ну зачем им нападать на него? Они же еще маленькие, не охотники. Их мысли заняты не убийством, а игрой. Вспомни нас с тобой — какими мы были в их возрасте? Нам хотелось веселиться, познавать мир, проказничать.
— Но мы люди, а они — нелюди. Ну как у них желания другие? Они же звери…
— Ты хоть одного волколюда видела, Зера? Хоть зверем, хоть человеком? Конечно, нет, — продолжила Мита, не дожидаясь ответа, — в нашей деревне их видели единицы. Я и сама их впервые сегодня увидела, до этого даже в лесу с ними не сталкивалась. Так почему судишь, если не знаешь наверняка?
Зера поморщилась.
— А слова деда или молочницы Риваны для тебя, получается, пустой звук?
— Ты и сама знаешь, дед Казир любит приукрасить. А Ривана сгущает краски, потому что вечно чем-то недовольна.
— А Пилар? — не унималась Зера.
— А Пилару я бы в жизни не поверила. Тот еще любитель приврать, чтобы не отвечать за собственные глупости. Ой, — Мита махнула рукой, — тебя не переубедишь.
Зера пожала плечами и вытащила на мостки мокрую рубашку.
— Надо будет в следующий раз взять у тебя мыльный корень, — перевела она тему, наблюдая, как Мита полощет свои полотенца. — Чище выходит.
— Мало у меня осталось, — вздохнула травница. — В лес идти надо, там у реки песчаные берега и мыльнянки много. Но пока нельзя, староста запретил. Кто знает, когда в другой раз можно будет.
— А у нас не растет?
— Почти нет.
— Жа-аль, — протянула Зера.
Мита опустила в воду очередное полотенце и подумала, что жалеет вовсе не о запасах мыльнянки, а об иссякающих заготовках лечебных трав. А еще она чуточку расстроилась, что не сможет в скором времени прогуляться по любимым местам и собрать вкусных ягод. Впрочем, ей оставалось только ждать, а терпения у нее всегда хватало на троих.
* * *
В нынешние неспокойные времена охотники были на хорошем счету. Пастухи нередко просили их отогнать или отстрелить хищников, таскающих скот. Среди дворян и зажиточных купцов всегда был спрос на пушнину и кожу, которую охотники добывали в северных лесах. Мясо диких зверей тоже ценилось высоко — как диковинное блюдо, которое непросто было достать. Из костей любили делать ножи и приборы — а кто-то даже носил украшения.
В общем, деньги у охотников водились. Правда, обратной стороной монеты была опасность промысла.
Митьяна каждый раз нервничала, когда отец уходил в лес. Он мог не ночевать дома по несколько дней — бывало два, а бывало и неделю. Травница не переставала думать о холодных ночах, о зверях, которые никогда не прочь полакомиться неосторожным человеком. Ей было страшно представить, что когда-нибудь он, охотник, сам станет кому-то добычей, что он переступит порог дома, зажимая ладонью страшные рваные раны.
Сама Мита леса не боялась — она ходила туда при свете солнца и нередко — в сопровождении отца. К тому же она прекрасно понимала, что Лииш и его обитатели по-разному относятся к травнице и охотнику. Мита приходила наполниться силой леса и принять его дары. Отец же был чужаком, который истреблял в лесу жизнь. Мита не верила в мстительность самого леса, но в нем хватало тех, у кого был повод точить на охотника зуб.
Впрочем, в свете последних событий, лес оказался закрыт для людей. Мита не представляла, что они будут делать, если это затянется.
Отец, похоже, старался не унывать. Когда травница вернулась с реки, он заканчивал со сбором товара на продажу.
— Ты собрался в город? — с порога спросила Мита.
Мужчина затянул последний мешок и обернулся к дочери. Глаза его улыбались, но она заметила в них проблеск грусти.
— Продам остатки с прошлой охоты. Лучше запастись на черный день.
— Сейчас же не спрос на меха. Ты сильно продешевишь.
— Знаю. Но нам придется покупать еду за деньги, пока история с волколюдами не уляжется.
Мита поставила бадью с бельем на пол и присела на край лавки.
— Они приходили к нам? Ты говорил со старостой?
— Говорил. Глава клана пришел в деревню без предупреждения, рано утром, и привел с собой сына. Хвала богам, Дирку хватило ума разогнать всех по домам еще вчера, не то вся деревня встала бы на уши.
— Они из-за случая на равнине пришли?
— Хорошо, что с переговорами, а не требованием выдать им Пилара…
Охотник сел и устало потер глаза. Он и так был невысокого роста, а когда сгорбился на скамье, то и вовсе показался Мите усохшим старичком. Гидер не походил на других деревенских: ниже, уже в плечах, черты лица мягче, даже говор иной. Если не знать о роде занятий, его можно было принять за городского. Мита подозревала, что кто-то из его предков родился в городе, возможно, даже в Алсене, самом близком к деревне, но отец никогда не рассказывал о них.
— Клан волнуется, — продолжил он после недолгого молчания. — Вчера Рууман пресек попытку недовольных напасть на деревню. Мать пострадавшего волчонка