— Превосходно! А еще лучше, дорогой, прямо сейчас поднимись и выпрыгни в окно.

Кэмпбелл сказала медсестрам, что они с мужем планируют назвать девочек Андреа и Арден, и после рождения близняшек Тим был удивлен, услышав от жены:

— Тише, крошка Мередит! Ну… ну… Мэллори…

Едва он открыл рот, как Кэмпбелл отрезала:

— Я помню, как мы планировали их назвать. Если бы ты их родил, то мог бы называть хоть Бэтменом и Робином, но поскольку это не так, их будут звать Мередит и Мэллори!

Она никогда не забывала упомянуть, что фактически ее дочери родились в разные годы. Это делало их в своем роде уникальными, и Кэмпбелл отнюдь не хотелось умалять этой особенности своих дочерей. Впрочем, уже в первые месяцы жизни Мередит и Мэллори она поняла, насколько ее девочки не похожи друг на друга.

Еще до своего рождения младенцы постигли, что значит быть соединенными и разъединенными одновременно. Мередит была по натуре оптимистка. Она любила красивые вещи, милых людей и удовлетворяющие всех решения проблем. Мэллори часто беспричинно волновалась. Она усложняла себе жизнь излишней рефлексией и отказывалась верить в изначальную легкость бытия. Мерри заводила себе друзей так же легко, как магнит притягивает стальную стружку, в то время как Мэллори, когда не занималась спортом, оставалась одна или предпочитала общаться лишь с сестрой. Еще до рождения Мередит была предрасположена к тому, чтобы плавать в теплой темноте «моря», исследовать кончики своих пальцев и, гладя себя по щеке, пытаться таким образом постичь, что значит быть человеком. Она хотела все узнать, все испытать. Подобно русалке, Мередит плавала бок о бок с сестрой в утробе матери. Непоседливость сестры раздражала Мэллори. Иногда она протягивала крошечную ручку и замедляла движение Мередит. Та сразу же успокаивалась, прижимала головку к крошечным коленям и погружалась в сон.

Голоса из внешнего мира проникали в сны девочек. По мере того как из крошечных зародышей они превращались в полноценных людей, отделенных от внешнего мира лишь тонкой перегородкой из мышц и кожи, они учились распознавать эти голоса. Они слышали голос мамы, отрывистый и мелодичный, отдающий и получающий четкие указания в помещениях, которые наполняло жужжание медицинских приборов. И там звучал голос их отца — дружелюбный и громкий, покровительственный и успокаивающий. А мягкий голос бабушки смог привлечь внимание сестер задолго до того, как они появились на свет.

Однажды близняшки услышали, как Гвенни сказала невестке, что оба ребенка будут девочками. Несмотря на искреннюю любовь к свекрови, Кэмпбелл едва смогла сдержать свое раздражение. Как любая молодая мать, она хотела, чтобы рождение детей стало для нее приятным сюрпризом. Поэтому ее тон звучал несколько жестче, чем Кэмпбелл намеревалась, когда она спросила у Гвенни, откуда та знает пол детей и почему это так важно. Конечно, невестка знала, что в семье ее мужа все женщины обладают «внутренним зрением», но относилась к паранормальным способностям свекрови со скепсисом. Гвенни, возможно, и права, но гарантировать этого никто не может. Кэмпбелл нервно переступила с ноги на ногу. Ей нужен был ответ… исчерпывающий ответ.

— Они девочки и наверняка близняшки, — сказала Гвенни. — В нашей семье уже рождались близнецы. Тебе надо быть морально готовой к этому. Близнецы отличаются от других детей, и не только тем, что их двое. Они соединены… соединены в духовном плане, а не через общее бедро или ребро, как иногда случается.

Кэмпбелл так и не поняла свекровь. К чему такой ажиотаж? Она взяла в библиотеке и прочитала несколько книг авторитетных педиатров, посвященных проблеме воспитания близнецов. То, что хотела сказать ей Гвенни, явно находилось за границами традиционной медицины. К сожалению, свекровь больше не возвращалась к этой теме. Поразмыслив, Кэмпбелл пришла к выводу, что та излишне впечатлительна. Впечатлительность была присуща семье мужа… В отличие от матери, близнецы на интуитивном уровне поняли Гвенни. Они «соединены», и это очень важно…

Разлучаться они не хотели.

Так, к примеру, они хныкали и плакали, лежа по отдельности в маленьких кроватках. Мередит не хватало Мэллори, а та капризничала, когда не видела сестру.

Промучавшись некоторое время, Кэмпбелл решила не следовать советам признанных специалистов.

Близняшек положили в одну кроватку, которую поставили возле большой двуспальной кровати их родителей. С этого времени мама находила их каждое утро лежащими валетом. Каждая сжимала ручками крошечную ножку сестренки. Ночью, во сне, они в одно и то же время издавали одинаковые звуки, одновременно начинали кряхтеть и ворочаться, переворачиваться на бок. Днем они до остатка выпивали молоко матери, а ночью никогда не просыпались для кормления. Кэмпбелл и не догадывалась, что, отступив от предписаний педиатров, дала своим детям то, в чем они нуждались больше всего, — непосредственное общение друг с другом. Это стало для них даже важнее пищи. Когда в ночь своего рождения любознательная и подвижная Мередит первой вошла в этот мир, она закричала пронзительно, истошно. Мир вокруг был огромен и холоден, а еще там не было сестры. Оказавшись в руках акушера, она испугалась, в то время как врач, напротив, обрадовался. Девочка казалась крепенькой и энергично извивалась в его руках, в отличие от большинства преждевременно появившихся на свет двойняшек, которые бывали слабенькими и недоношенными. Мередит успокоилась, как только две минуты спустя на свет появилась ее сестра. Мэллори не огласила родильную палату истошным криком, лишь спокойно озиралась, вдыхая продезинфицированный воздух. Акушер так и не догадался, почему первая девочка перестала плакать. Не имея возможности разговаривать друг с другом, сестры, тем не менее, умели общаться на своем, понятном лишь им одним, языке. Мэллори мысленно обратилась к Мередит: «Сосо! Не плачь. Все в порядке». Сестра услышала ее и успокоилась. Это, имя навсегда станет тайным именем Мередит, известным только ей и сестре. «Сиов! Мне страшно и больно!»

Бонни Джеллико, которой еще ни разу не доводилось видеть таких быстрых родов двойни без хирургического вмешательства, потом вспоминала, что рождение девочек почему-то ассоциировалось у нее с работой копировальной машины. Две совершенно идентичные копии выходят одна за другой. Девочки были настоящими красавицами: густые черные волосы и мягко очерченные подбородки.

Но на самом деле младенцы не были идентичными копиями.

Глядя друг на друга, они видели зеркальную противоположность себя — то, что обычные люди видят только в зеркале.

Прошли годы, прежде чем посторонние люди заметили, что Мередит — правша, а Мэллори — левша. Мерри зачесывала свои прямые шелковистые волосы направо, а Мэлли — налево. Семья думала, что по мере взросления девочки будут, оставаясь схожими личностями, проводить все больше и больше времени наедине, но получилось как раз наоборот. Обладая совершенно разными характерами, они, тем не менее, не хотели расставаться друг с другом.

Когда близнецам исполнилось три года, дедушка Арнесс, отец их матери, смастерил им одинаковые детские кроватки. Передние спинки кроватей девочки украсили наклейками с мультяшными героями и даже написали цветными мелками свои имена. Каждую ночь, когда близняшки засыпали в одной кроватке, Кэмпбелл предпринимала попытку перенести одну из спящих дочерей в пустующую постель. Мерри не просыпалась, не плакала, не кричала, но проявляла беспокойство, вертелась и попискивала до тех пор, пока ее снова не укладывали рядом с Мэллори. Только близость сестры успокаивала ее. Дружелюбная Мерри, которая любила, когда вокруг нее суетятся люди, пыталась танцевать, едва начав ходить, болтала без умолку, не задумываясь о том, что говорит, и, казалось, должна была вырасти в лидера. Посторонние люди не замечали, что она, если не случается чего-то неожиданного, всегда, прежде чем действовать самой, ждет реакции на происходящее со стороны Мэллори. Именно Мередит была ведомой, «хвостиком», именно она забиралась в кровать к Мэлли, а не наоборот. Так продолжалось до тех пор, пока девочки не выросли и уже не помещались в одной кровати, при малейшем движении сталкивая друг друга на пол.