я, твой блудный сын, а мне птичка напела, что у тебя сегодня праздник, не будем уточнять даты и возраст! – Про себя Ольга еще ругала птичку: ну неужели не могла напомнить сыну раньше, и не страдала бы она весь день, а прожила бы его счастливо!

Как это сложно все – муж и сын. Нам кажется порой – сын важнее, его любим больше, ему все можем простить, мужу – никогда. И вот муж уходит, и сразу становится ясно, кем он был для тебя. Сразу, в одночасье, становишься инвалидом. Как будто отрезали сразу одну руку и одну ногу. И идти не можешь, и опереться не на кого. Как жить, как пережить, как справиться с болью?

Сын понял состояние матери и поддержал ее. Неожиданно для Ольги: они никогда не были настоящими друзьями. Друзьями были Миша и Григорий. Или мать и сына сблизила такая страшная для обоих потеря самого дорогого человека? Причем оба об этом при жизни Григория даже не особо задумывались: подшучивали над отцом, высмеивали его маленькие слабости, чудаковатость. И вот их осталось двое. И Миша все свое внимание отдал теперь матери. Дружба проявлялась вот этими короткими звонками. Нечаянными букетами цветов, совместными поездками. И единственно правильными словами: «Ты самая лучшая мама на свете». Ох, как важно это было Ольге. Как долго она этих слов ждала, а теперь, наверное, ради этого и жила.

И вот этот дом. Купил сам, не посоветовался. Просто однажды привез ее сюда.

– Мам, а здесь ты будешь проводить лето. Оно в Хорватии длинное, пять месяцев. И климат на одесский похож, и море.

К старости все воспринимается не сразу и не вдруг. Что значит – дом на море? Зачем? Хлопотно. Потянут ли?

И дом какой-то неприбранный, неухоженный. Крутая лестница на второй этаж, маленькие комнатушки, окна, как бойницы. Оля любила простор, огромные окна, чтобы много света, воздуха! Правда, место дивное. Вторая линия, море не то чтобы плещется у ног, но есть запах, и ветерок морской доносится. Миша все понял по поджатым Олиным губам. Не обиделся, только приобнял мать.

– Что? Думала о чем-то другом? Вот и давай, обустраивай. Ты же любишь у нас стройкой руководить. Вон какой домину в Переделкино отгрохала! Я в этом ни черта не понимаю, сама знаешь. Это все не мое. С рабочими ругаться так и не научился. Я в отца пошел. Бригада сербов приедет в понедельник. А сейчас нарисуем план, что будем делать. Ну что-то же тебе здесь нравится? Смотри, какой вид открывается с балкона.

За окнами раскинулась морская гладь с белеющими яхтами, вдалеке виднелась гора. Можно часами сидеть на балконе и любоваться горизонтом.

– Я куплю тебе кресло-качалку. Гнутое такое, ты же всегда мечтала. И будешь здесь сидеть, дымить своими ужасными сигаретами и кофеек попивать. Такая перспектива устраивает?

– Хитрец!

Ольга потрепала сына по голове. Но как-то увидела она себя в этом кресле. А почему, собственно, не попробовать? Опыт строительства дома в подмосковном Переделкино действительно у нее был. И прав был сын – ни он, ни его отец в этом ничего не понимали и понимать не хотели. За стройку отвечала Ольга. И с блеском довела ее до конца. При этом никого из рабочих не убила, в сроки уложилась, в бюджет, который сама для себя определила, тоже. Нет, Гриша и Михаил были не по этому делу. Как только сейчас сын фирмой руководит? Для Оли это было загадкой. Для нее он так и остался на всю жизнь неповоротливым добродушным тюфяком. Попробуем здесь, в Ровине. Наверное, и с материалами легче. И все-таки климат другой, стройка быстрее пойдет. Нет ни перепадов температур, ни мороза. И потом, этот дивный фикус у входа в дом! Просто прелесть. Ольга закрыла глаза и представила, что может из всего этого получиться.

– А что, Миш, может, и впрямь? Какая тут стена несущая?

Михаил улыбнулся про себя. Если мать спрашивает про несущие стены, значит, в ее голове стройка уже началась.

И вот прошло уже пять лет. Этот дом стал для Оли определенным лекарством, выходом из депрессии после потери Григория.

Она с головой окунулась в обустройство дома.

В первый год было, понятное дело, не до моря. Начало нового столетия, новый век, новая жизнь. Ольга решила все в доме изменить. Разрушила стены и начала капитальный ремонт. При этом сразу купила разговорник. Хоть языки и похожи, но связь получалась односторонней. То есть она местное население понимала, а вот они ее – никак.

Видимо, просто не хотели понимать. Поэтому к концу первого длинного лета она уже вполне сносно объяснялась и с рабочими, и в магазинах при покупках.

Миша летал туда-сюда, но больше времени проводил все-таки с матерью, в новом доме. Дела в Москве у него шли неплохо. Несмотря на удивление матери, кое-что Миша организовывал хорошо. Например, то, что ему нравилось. Миша был издателем. Понятное дело, помогли в свое время папины связи. Но дело-то пошло, поэтому что теперь вспоминать, кто и кому дал толчок. Могло и при таких связях все заглохнуть. А нет, издательство со временем превратилось в достаточно крупное, с Михаилом как с издателем считались, его мнение ценилось. И вот он уже мог не работать от зари и до зари и проводить больше времени с матерью. Или все-таки на море? И сын, и мать знали ответ на этот вопрос. Только у каждого он был свой. И не обязательно, чтобы он был одинаковым.

Их день в Ровине обычно строился так. Рано утром Ольга и Михаил шли к морю, пока не так жарко и народ еще отдыхал после ночных гулянок. Пляжа в привычном понимании этого слова здесь не было. И сначала это обстоятельство Ольгу разочаровало. Ну что это за бетонные подмостки? В море по лесенке спускаться. Но зато в какое море! Свежее, прохладное. Ни с чем не сравнимая Адриатика! Плавать любили оба, и Ольга, и Михаил, заплывали далеко; туда, где море было особенно чистым и прозрачным. Да и хорошо, что нет этих нудных пляжей. Выскочил из воды, промокнул влажное тело большим махровым полотенцем и пошел гулять дальше, вдоль моря, периодически заходя в сосновый лес, который здесь же. Полметра – и ты уже идешь по лесной тропинке. Ну где еще можно встретить такую красоту?! На улице тридцатиградусная жара, а ты ее наблюдаешь с лесной опушки. С одной стороны – море, с другой – сосны. Хорваты – затейники. Между