В то время в русской музыке властвовали композиторы «Могучей кучки» и их идеолог – критик Владимир Стасов. Для них Чайковский был недостаточно глубок, недостаточно социален, слишком лиричен. И мужицкую Россию показывал не так точно. И в камерных произведениях, как они считали, был не силен. Словом, в русской музыке Чайковский оказался почти изгоем. Да он и не мог быть иным. И не мог согласиться с «кучкистами». Путешествуя по Европе, он писал: «Я не встречал человека, более меня влюбленного в матушку Русь вообще, и в ее великорусские части в особенности». Просто – слишком по-разному они понимали и музыку, и жизнь.

Клинский житель

Последние годы жизни он провел в окрестностях Клина, в том числе – в доме, в котором умер, где в наше время открыт музей Чайковского. «Какое счастие быть у себя! Какое блаженство знать, что никто не придёт, не помешает ни занятиям, ни чтению, ни прогулкам!», – писал он фон Мекк.

В клинском доме на Московском шоссе он написал Шестую симфонию – «Патетическую». По существу, это разговор о жизни и смерти. Ее премьера состоялась за полторы недели до смерти автора. Тогда большого успеха не было. Но Чайковский считал это произведение заветным, главным.

Симфония жизни и смерти

Своей любимой кузине Анне Мерклинг, Чайковский так расшифровал смысл этой симфонии: «Первая часть – детство и смутные стремления к музыке. Вторая – молодость и светская веселая жизнь. Третья – жизненная борьба и достижение славы. Ну, а последняя, – это De profundis, то есть – молитва об умершем, чем всё кончаем, но для меня это ещё далеко, я чувствую в себе столько энергии, столько творческих сил; я знаю, что создам ещё много, много хорошего и лучшего, чем до сих пор». Для других эта симфония – история страстей Христовых. И версий будет много, пока существует музыка.

Два «Ч»

Но, может быть, жизнелюбивый финал этой тирады – лишь прикрытие новой депрессии, и в своей последней симфонии Чайковский уже прощался со своим земным странствием?

Конечно, творческие замыслы у него были. Антон Чехов посвятил Чайковскому сборник рассказов «Хмурые люди». Они дружески пообщались – и почти договорились вместе написать оперу. Чехову хотелось попробовать себя в роли либреттиста! Увы, двум «Ч» не удалось воплотить этот замысел.

Стакан воды

После премьеры симфонии, в ресторане Лейнера на Невском он за ужином попросил стакан холодной воды. Ему принесли некипяченую воду, а в городе ходила эпидемия холеры. Свой стакан Чайковский выпил до дна. Утром он скверно себя почувствовал, вызвал врача. Диагноз гласил: холера. Через четыре дня мучений Чайковский скончался в петербургской квартире своего брата и соавтора (он писал оперные либретто) Модеста, в доме № 13 на Малой Морской улице. Хоронил его весь Петербург, включая царскую семью.

Вереница слухов

Вскоре в богемных кругах стали множиться слухи о самоубийстве композитора – якобы из-за страха, что вскроется его тайная гомосексуальная жизнь. Слухи распространяли недруги Чайковского из музыкального мира. Ведь в свое время его единственный брак с Антониной Милюковой продержался только несколько недель… Но, как бы там ни было, гораздо достовернее официальная история смерти композитора. В 53 года он выглядел гораздо старше своих лет, здоровье его было хрупкое. Таких холера убивает в первую очередь. С одним она не способна справиться – с бессмертием музыки Чайковского. Столько мелодий не подарил нам ни один гений.

Музыка Чайковского сопровождает нас всюду. Он известен, как никто другой в музыкальном мире. И в то же время, и личность композитора, и тайный смысл его лучших произведений – это всегда тайна. Эта книга приоткрывает ее – из первых уст, потому что написали ее люди, знавшие и понимавшие композитора лучше других современников.

Евгений Тростин

Модест Чайковский. Из воспоминаний о брате

Одной из оригинальнейших и характернейших черт Петра Ильича Чайковского было иронически недоверчивое отношение к благородству своего происхождения. Он не упускал случая поглумиться над гербом и дворянской короной своей фамилии, считая их фантастическими, и с упорством, переходящим иногда в своеобразное фатовство, настаивал на плебействе рода Чайковских. Это не являлось только результатом его демократических убеждений и симпатий, но также – щепетильной добросовестности и отчасти гордости, бывших в основе его нравственной личности. Он не считал себя столбовым дворянином потому, что среди ближайших предков ни по мужской, ни по женской линии не знал ни одного боярина, ни одного вотчинного землевладельца, а в качестве крепостных собственников мог назвать только своего отца, обладавшего семьею повара в четыре души. Вполне удовлетворенный сознанием, что носит имя безукоризненно честной и уважаемой семьи, он успокоился на этом и, так как заверения некоторых его родственников о древности происхождения фамилии Чайковских никогда документально не были доказаны, предпочитал идти навстречу возможным в том обществе, среди которого он вращался, намекам на его незнатность с открытым и несколько излишне подчеркнутым заявлением своего плебейства. Равнодушный к именитости предков, он, однако, не был равнодушен к их национальности. Претензии некоторых родственников на аристократичность рода Чайковских вызывали в нем насмешку недоверия, но подозрение в польском происхождении его раздражало и сердило. Любовь к России и ко всему русскому в нем укоренилась так глубоко, что даже разбивала во всех других отношениях полное равнодушие к вопросам родовитости, и он был очень счастлив, что его отдаленнейший предок с отцовской стороны был из православных шляхтичей Кременчугского повета.

Петр Чайковский в молодости

Звали его Федор Афанасьевич. Он ходил с Петром Великим воевать под Полтаву и в чине сотника умер от ран, оставив двух сирот. Один из них, Петр Федорович, был дед Петра Ильича. О нем известно только, что он служил городничим сначала города Слободского Вятской губернии, а потом Глазова той же губернии. В качестве статского советника и кавалера ордена Св. Владимира 4-й степени, по представлению бывшего сначала Вятским, а потом Казанским губернатором Желтухина, его приписали к дворянам Казанской губернии. Скончался он в 1818 году. П. Ф. был женат на Настасье Степановне Посоховой, по фамильным преданиям, дочери Кунгурского гарнизонного начальника, в 1780 году, по фамильным преданиям, повешенного Пугачевым при осаде этого города.

Брак П. Ф. и Н. Ст. был очень плодовит. У них родилось двадцать душ детей, из которых шестеро дожили до преклонных лет, а трое – до глубокой старости. Старший из сыновей,