На руки её больше не брал и, когда давал ей задания, требовал, чтобы она их тщательно выполняла. С перестройкой кончились и объятия, и ласки — теперь каждую минуту Юля должна была работать.

Он очень обрадовался, услышав, что в УПК-1 ввели в программу специальность бухгалтера.

— Пойдёшь учиться на бухгалтера, — приказал.

— Я хочу быть медсестрой, — заикнулась было Юля.

— Ты что, доча, Бог даёт семье возможность научиться экономить каждую копейку, счёт денежкам вести. Я собрался расширить хозяйство. Сейчас только Гришаня и Пален на меня работают. Найму ещё человек шесть: трое разъедутся по городам — продавать то, что наработаем, самого ленивого поставлю гнать самогон, двух — готовить вина. Гришаню, как своего единственного друга, сделаю надсмотрщиком над всеми! Он обеспечит качество продукции. А ты соберёшь копейку к копейке! — Отец плеснул ей в лицо дымом и глубоко затянулся.

Бажену он добился освобождения от армии, приказал окончить курсы механизаторов. Купил трактор и сеялку. И в восемнадцать лет брат со своей техникой стал одним из самых главных людей в селе. Появились деньги — не всё отец забирал себе.

Бажен подражал отцу. Пропускал «с устатку» стаканчик. Сидел перед телевизором развалившись. Ходил чуть вразвалочку… Начал курить. Но курил немного лишь для того, чтобы покрасоваться: пускал вверх кольца из дыма.

Всё, что делал Бажен, вызывало у отца восторг. Маму отец никогда не ругал и не торопил. А Юлю погонял, как лошадь во время сева, и постоянно ругал. Однажды даже ударил, но ударил не сильно, словно боялся испортить, как боялся бы испортить свою машину или поилку для скота. Было не больно, но она заплакала.

Любит ли отец её? — задала себе тогда вопрос.

Исподтишка теперь часто поглядывала на него.

Её отец — длинноног и красив. Женщины стараются попасться ему на глаза. Он улыбается им, крякает довольно, но выскальзывает из цепких сетей их внимания. Может, и достался какой из них его беглый взгляд, но именно взгляд, именно беглый, ибо всё внимание отца теперь сосредоточено на своём: на картинах, которые он продолжает иногда рисовать, на Бажене, на смолистых брёвнах нового сарая, на сенокосилке… Отец пьёт запоем воздух конюшни и гумна, запахи кож и последов, вываливающихся за новорождёнными ягнятами из утроб овец. И её, похоже, он воспринимает как свою личную собственность.

Но вот как-то поймала Юля на себе его взгляд: то ли любуется ею, то ли проверяет, в его ли она всё ещё власти. Она вспыхнула от радости и вдруг ощутила отчаянную зависть к Бажену — с ним отец проводит всё свободное время! У неё свободного времени не остаётся. Но даже если бы и оставалось, вскинувшийся между нею и отцом забор не подпустит их друг к другу.

Любит ли её отец?

Это первый в её жизни вопрос, на который ей очень нужно ответить.

Школа не рассеивает её недоумения — почему отец так изменился к ней?

И в школе очень скучно. Может быть, потому, что она всё время хочет спать. На уроках слушает плохо. В перемены часто остаётся в классе, закрывает глаза и дремлет. Неля тарахтит и за неё и за себя: все новости перескажет, кто в кого влюблён, где нашли убежавшую корову соседа, какой фильм вчера «крутили» по телику. Дремать Неля не мешает, как не мешают шум ручья, шорох трав. Но и скуки не развеивает.

Но вот в восьмом классе на урок литературы пришёл к ним новый учитель.

Просторный лоб, густые волосы, отдельно торчит хохолок на макушке, глаза смотрят в разные стороны — кажется, он видит не только то, что происходит перед ним, но и широко вправо и влево.

— Здравствуйте. Меня зовут Давид Мироныч. Послушайте. Это из начала девятнадцатого века:

Слова стали легко сливаться с одной из мелодий, что часто слышала она.

И стояла в классе тишина, которой не было до сих пор ни на одном уроке.

В ней жило это ощущение всегда: кто-то или что-то усыпил её душу дремотной ленью. И ей необходимы ветер, гроза — разрушить лень души.

— Пушкин, — сказал учитель и замолчал. Он смотрел на них, каждого включая в орбиту своего странно широкого взгляда — словно от них ждал чего-то: вопросов, ответа на его немой вопрос. — «Кто в пруд безмолвный и дремучий поток мятежный обратил?..» — повторил он. И после новой паузы: — А теперь послушайте — из начала двадцатого века:

— Осип Мандельштам, — сказал учитель. — «Омоюсь молнии огнём…» — повторил он.

Словами, конкретными образами проявляются томившие её столько лет видения и голоса:

Она ощутила жажду познать себя и вырваться из себя. Вот же — жили когда-то люди с её жаждой! Ещё немного, и она сможет проникнуть в прошлое, открыть тайну этих людей и свою! Неожиданно в ней запульсировала жизнь — наконец она выбралась из дремоты. Пространство внутри расширилось, вместило в себя новые чувства, новые образы…

Между тем учитель говорил:

— Сам человек решает свою жизнь: прозябание в замкнутом болоте или ежедневное открытие новой высоты. Литература вырывает из болота, помогает осознать истинные и ложные ценности, проявить в себе лучшее и выжить в обстоятельствах, в которых выжить, казалось бы, невозможно, дарит праздник, который никогда не потухнет. Начнём мы с вами изучать себя с начала 19 века. К следующему уроку прочтите, пожалуйста, первую главу «Горя от ума» и напишите сочинение: что соприкоснулось с вашей душой, с вашей жизнью, как автор относится к тому или иному герою, совпадает ли это с вашим отношением?

Теперь, приходя домой, Юля сразу начинала читать. И дома слышала она высокий, на одной струне голос Давида Мироныча:

— Почему Софья выбрала Молчалина, а не Чацкого?