Мы с папой подолгу питаемся пельменями или макаронами, потому что кроме них ничего не умеем готовить.

Едва захожу на порог, как чувствую аромат картофельного пюре и котлет из индейки.

– Мой руки и садись ужинать, – зовет мама.

– Сейчас. – Торопливо переодеваюсь в домашнюю одежду, мою руки и осторожно захожу на кухню.

Папы еще нет.

Мама перехватывает мой взгляд:

– Сегодня он не придет. Сказал, занят на работе.

– А-а… – Сажусь за стол и смотрю в тарелку. Мама уже положила туда пюре, а котлеты настолько горячие, что от них исходит пар. Во рту слюни, живот урчит. Беру вилку. – Он давно так не делал.

Не сразу понимаю, что сказала это вслух. Папины ночевки в другом месте – болезненная тема для мамы, да и для меня тоже. Раньше он работал на севере, и мы сильно по нему скучали. Все изменилось, когда папу уволили и он стал работать в местной фирме, название которой я постоянно забываю.

– Да, давно. – Мама садится за стол. – Давай не будем портить друг другу аппетит ненужными разговорами. Ешь.

– Приятного аппетита. – Я уплетаю еду.

Она всегда улучшает настроение. Не понимаю тех, кто намеренно голодает. Это вредно и опасно для организма. После ужина мама ставит тарелки в посудомоечную машину. Все лучше, чем портить кожу рук бесконечным мытьем посуды. Резиновые перчатки лежат в ящике для вида, мы никогда ими не пользуемся.

– Когда папа извинится, обязательно скажи мне.

– Конечно. – Протягиваю к ней руки, чтобы обняться, но она не замечает этого и проходит мимо, погруженная в свои мысли.

Ухожу в комнату. Ищу в интернете новые виды оригами. Выбираю что-то посложнее, подготавливаю бумагу, а потом сижу, уставившись в стену. Проступок папы, тон мамы, день рождения Кристины, куда меня не позвали, все это странным образом спутывается в клубок колючей черной шерсти. Я не знаю, как его распутать. Проще взяться за ножницы.

Глава 2. Жора

Фотография в деревянной рамке шатается. Вжимаюсь спиной в стену. Бежать некуда, она перекроет мне дорогу. Пытаюсь сосредоточиться и сосчитать хотя бы до пяти. Вдох-выдох, рука на пульсе, а он скачет. Кровь отливает от лица. Мимо пролетает блюдце, что я подарил на Восьмое марта в прошлом году, и разлетается белыми осколками по комнате. Один из них царапает кожу на руке.

– Я тебя для чего ращу? – кричит мать. – Чтобы ты мне двойки из школы приносил?

Она швыряется всем, что под руку попадется. Я забыл убрать сервиз, это огромная ошибка. В нашей квартире острые предметы опасны, поэтому перед уходом в школу я прячу их по шкафам.

– Тварь неблагодарная! – Мать бросает кружку, которую я разрисовывал несколько суток, чтобы подарок был уникальным, на пол. Она не бьется полностью, лишь ручка отскакивает и отъезжает по линолеуму. – Предатель. Такой же, как отец. Ничего нормально сделать не можешь!

Осев на стул, она громко, надсадно рыдает. Ее руки то висят, как у манекена, то подлетают к лицу и прикрывают размазанную косметику. Она – бизнесвумен, но каждый раз перед тем, как устроить скандал, красится дешевой помадой, дурацкими тенями и подсохшей тушью. Она делает это умело, никто не заметит, кроме меня. Моя мать – истеричка.

Беру в ванной совок и веник, возвращаюсь и собираю мусор. Она обожает кухонные наборы: сервизы, чайники, кружки, стаканы – все, что можно разбить. Однажды я купил пластиковые стаканчики, за что она наказала меня и поставила в угол на пять часов. Мочевой пузырь едва не лопнул.

– Сил моих нет на тебя смотреть, – всхлипывает мать. Исподлобья оглядываю ее. Смотрит на меня сквозь растопыренные пальцы. Сложно отказать человеку, от которого зависит твое будущее. – Убери бардак и скройся в своей комнате. Не выходи оттуда, пока не позову.

Поднимаюсь, поворачиваюсь.

– Погоди-ка… – Она щелкает пальцами. Вздрагиваю. – Еду приготовил?

– Да. – Легко киваю на холодильник. – Там спагетти с…

– Избавься от мусора и разогрей мне ужин. – Мать вытирает косметику салфеткой. – Чтобы, когда я вернусь из ванной, тут стояла еда, а тебя не было. Понял?

Киваю. Она проходит мимо и захлопывает дверь ванной передо мной. Я храню в ящике стола запасную пачку мусорных пакетов. Сбрасываю осколки в один, затягиваю узел и выхожу на лестничную площадку. Кидаю мешок в мусоропровод, возвращаюсь и мою на кухне руки. Разогреваю для матери ужин, расставляю столовые приборы, достаю из холодильника наполовину опустошенную бутылку вина. Сегодня оно ей понадобится. Закончив с оформлением стола и разливом алкоголя, исчезаю в своей комнате и закрываю дверь. Когда-то на ней был шпингалет, но мать от него избавилась. Ей нужно знать, чем я занимаюсь, и плевала она на мое личное пространство. По ее мнению, я лоботряс, а по моему собственному, я… Не знаю, кто я.

– Осанкин, че спишь? Играй уже в команде! – рявкает тренер.

Трясу головой, часто моргаю. Свет настенных ламп слепит. Я всю ночь ворочался и смог заснуть только под утро. Кое-как пережил утренние занятия, а теперь должен выложиться по полной, чтобы моя баскетбольная команда не продула.

Веду мяч по полю, вижу открывшегося игрока и пасую ему. Эта игра тренировочная, можно схалтурить.

– Жора, аккура… – Слышу крик, поворачиваюсь, и мяч попадает мне в ногу.

От неожиданности спотыкаюсь и падаю на бок. Мир расплывается красными пульсирующими пятнами. Дребезжит свисток – тренер объявляет тайм-аут.

Ребята из команды поднимают меня, усаживают на скамью. Кто-то прикладывает к моей ноге пакет со льдом. Я дезориентирован.

– Жора, ты как?

– Блин, куда смотрел-то, Осанкин?

Они все болтают, беспокоятся, а я так хочу, чтобы никого из них не было рядом. Пусть они все исчезнут, провалятся или сдохнут. Мне все равно.

– Кто-нибудь тебя подменит. – Тренер хлопает меня по плечу. – Сходи в медпункт и вали домой. Ты мне на передовой нужен на предстоящем матче. Слышишь меня?

Мычу что-то неразборчивое, поднимаюсь, пошатываясь.

– Жилин, сопроводи его, – говорит тренер за моей спиной.

Юрка Жилин – мой главный соперник. Когда надо, мы играем слаженно, но обычно именно он кидает в меня мяч.

– Ну че, неудачник, пойдем. – Жилин под руку тащит меня к выходу из спортзала.

Впереди лестница, при каждом шаге нога болит.

– Отвали, сам дойду.

– Нет. Мне тебя поручил тренер, и я его не подведу. – Он с силой сжимает мое плечо. Стискиваю зубы, не меняясь в лице. – Ты, Жора, слишком много о себе думаешь. Тебя половина команды терпеть не может, а другая половина присоединится к первой, если тебя захотят выгнать. Ты понимаешь, о чем