Тантра хмыкнула, а потом и рассмеялась, сама не зная чему. Почему-то на улице в этот миг повисла тишина, и громкий смех пронесся над застывшей толпой одинаковых, безликих людишек — так называла их Тантра.

Продолжая посмеиваться, ведьма спустилась с лестницы, будто бы случайно оставив на ступени вьющийся локон грязи.

— Слышь, ведьма! — воскликнул стражник. — Меня просили передать тебе, чтоб кузнец сковал еще три щита.

— А плата? — Взгляд, брошенный из-под густых бровей, был настолько презрителен, что стражник поморщился.

— Получишь, как сделаешь.

Тантра незаметно вздохнула — это значило еще некоторое время впроголодь, ведь почти всю еду Тантра отдавала больному отцу, делая вид, что сама сыта и весела…

Девушка пошла по дороге, а сердце ее захлебывалось в удушливой тоске. Тантра пыталась было вновь посетовать на судьбу, но теперь что-то внутри воспротивилось. Лишь через несколько часов, уже возвращаясь обратно, Тантра поняла, что даже свою нищенскую, никчемную судьбу ведьмы она не променяла бы на возможность превратиться в живую лицемерную марионетку. А пока ей предстояло пережить еще одну неприятность, мелкую, но роковую.

Когда до таверны остался один переход, Тантра остановилась. Ее зоркие глаза разглядели под стенами богатого дома белоснежную, пушистую, жирную кошку.

— Она не похожа на кошек, которых обычно держат ведьмы… те черные, худые и вообще не кошки, а бродячие коты… А эта… милое, раскормленное создание, не ведавшее в жизни ни единой горести… — Бормоча это под нос, Тантра подошла к кошке и опустилась перед ней на одно колено, поглаживая спину. Кошка довольно замурлыкала.

И тут железная хватка привычных к молоту рук сжала ей горло. Кошка дернулась, сдавленно мяукнула, а Тантра все смотрела на нее, и ее лицо в тот миг было страшно…

Чьи-то пухлые руки оттолкнули Тантру, кто-то всхлипнул под ухом, и через секунду чудом избежавшая удушения кошка была на холеных руках хорошо одетой бабы, а ведьма сидела на камне фундамента, прижимаясь спиной к стене дома и судорожно дыша.

Должно быть, выглядела она в тот миг жутко, потому что баба смотрела на нее с ужасом.

— Убирайся… — только и дернулись жирные губы.

Тантра поднялась, отряхнулась и, прошипев на прощание что-то грубое, удалилась, в глубине души дивясь неожиданной вспышке жестокости.

«Я чувствую, так до таверны и не дойду…» — подумала она, только бы не думать о кошке.

И тут чувство горечи наполнило ее душу, серые стены Мильгота вдруг точно сжались, стискивая сердце холодными коготками, и сам воздух стал удушлив. Чтобы не упасть, Тантра схватилась рукой за одну из этих стен, а грудь будто рвали на куски, такой была боль…

Пришла она в себя через несколько минут, когда холодные руки разжались. Тантра сидела на мостовой, а над нею опасливо возвышался проходящий мимо страж.

— Что с тобой? — спросил он, и жалость в его голосе давила подозрительность.

— Я… да нет… сейчас… — Она неуклюже, держась за стену, встала. Когда она увидела, что своими длинными ногтями оставила следы на штукатурке, ей стало вдруг одиноко.

Тантра подняла лицо к лоскутку неба. Заря уже сошла с него, оно было светло-светло голубым и дивно высоким.

«Что мне делать среди этих проклятых стен? Разве здесь мое место?» — подумалось Тантре. Кажется, ее губы что-то прошептали, потому что страж понимающе усмехнулся.

— Ворожишь, ведьма? Наворожи лучше себе здравие, бледна, как труп! — И посмеиваясь, он отошел.

Губы Тантры перекосила злая усмешка, и на миг ее лицо стало гримасой ведьмы, но потом складка у рта разгладилась. Тогда Тантра, вновь напустив на себя безразличный вид, встала и, добредя до дверей таверны, приоткрыла их.

В этот час там царил полумрак и пахло свежим пивом и хлебом. Воздух был раскрашен солнечными лучами и пылью, за стойкой стоял трактиршик, привычными глазу движениями вытиравший стаканы, три столика были заняты — неизвестные Тантре молодые парни поправляли с утра здоровье и с жаром обсуждали что-то.

Впрочем, нет — вон и один знакомый, сын хозяина трактира, слепой шестнадцатилетний парень, а рядом с ним его друг — хмурый здоровяк.

Тантра, купив хлеба и сыра, хотела было идти домой, как вдруг слепой беспокойно зашевелил головой и спросил друга:

— Кто там, женщина? Я слышу шелест платья.

— Это ведьма, — сказал здоровяк, и в его голосе не было злобы.

— Позови ее…

Но Тантра подошла сама.

— Здравствуй, — сказала она тихо — признаться, ей всегда жалко было этого паренька.

— Здравствуй. Как жизнь?

— Стараниями мильготцев все хуже и хуже. — Тантра села к ним за столик.

— Да, это печально, — вздохнул слепой, — но может быть еще печальней…

Тантра сдвинула брови.

— Угроза?

— Нет, предупреждение… — Слепой вдруг проворно схватил ее руку, подтянул Тантру к себе и прошептал. — Осторожней будь… люди на тебя когти точат… молись, чтоб никто в Инквизицию донос не накатал…

— А кто же тогда, интересно, кузнецом мильготским будет?

— Другого найдут.

— За столько лет не нашли — и теперь не найдут.

— Времена тревожные. Вампиры Грэта и вервольфья стая объединились.

— И что?

— А то, что они предложили колдунам присоединиться к их союзу.

— Откуда ты можешь знать? — изумилась Тантра — то же самое пару дней назад рассказал ей отец, заметив, что только нечистые ведают об этом.

— Они говорят, — слепой кивнул в сторону соседнего столика, — это заезжие инквизиторы. А еще они говорят, что это все добыли пытками из ведьм. И что теперь их будут искать гораздо строже. Так что тебе не сдобровать. Тебе лучше сбежать из Мильгота.

— Куда я сбегу с больным стариком?

Слепой пожал плечами.

— Я не знаю. Но иначе… — он развел руками, — мне жаль тебя, ведьма, — добавил он чуть погодя. — И… знаешь что… если ты решишься бежать, то эта таверна послужит для тебя временным убежищем…

«Все туже и туже затягивается эта петля…»

— Благодарю…

Тантра подхватила узелок с едой и, не сказав больше ни слова, бросилась прочь из таверны, хлопнув дверью.

Пока она дойдет до кузницы, я успею немного рассказать о Катарии и о народе, что с давних времен жил на берегах Великого Ниаса.

На северном берегу, сплошь покрытом лесами, обитали племена бледнолицых, голубоглазых и русоволосых охотников; на южном же — кочевники-скотоводы, главным богатством которых были бесчисленные стада.

За двадцать лет до начала исчисления один из северных вождей смог путем бесчисленных войн объединить под своей властью оба берега, изгнав кочевников в степи, ближе к пустыням. Шесть южных племен согласились войти в состав будущей Империи и осели на земле, остальные же одиннадцать — ушли к югу.