Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Смотри под ноги!
Тьядек и не посмотрел в его сторону.
— Прошу прощения.
— Эй! А правда, куда ты?
— Ищу одного человека.
— Уверен, что это хорошая идея?
— Да, — сухо ответил Тьядек.
Незнакомец замотал головой.
— А я не уверен. Бессмысленно идти вперёд. Всё равно все сдохнем.
Перед Тьядеком вновь возникла мама — на этот раз болтающейся в петле. Её костлявые пальцы звали сына в объятия.
— Hey! Hey! — завопил нацист и двинулся прямиком в толпу. Та остановилась и люди разошлись.
— Ich habe das baby gesehen! Wo ist er? Sprechen sie!
— Что он от нас хочет? — зашептал кто-то позади Тьядека.
Рядом ответили:
— Говорит, видел ребёнка. Спрашивает, где он.
Увидев нациста, Тьядек замер и закрыл глаза. Мама плакала и шевелила губами.
Где-то неподалёку послышался голос Ицхака:
— Könnten sie Ihre frage wiederholen?
Кто-то из нацистов взвёл курок.
— Komm zurück!
Женщина с бледным лицом, взяв Тьядека за руку, спрятала его за собой.
— Ich nehme an, Sie suchen jemanden? — продолжал своё Ицхак.
— Ich wiederhole: zurück! — нацист вопил на всю округу.
— Warum pflegst du ihn? — презрено выдал другой нацист.
Выстрел. Его звук, словно гром, прозвенел в ушах Тьядека. Испугавшись, он замер. Невольно представил, как кровь Ицхака медленно впитывается в землю. А совершивший это нацист даже не смотрит на тело, которое только что лишил жизни.
— Los, soldaten! Lasses layfen, es macht sogar Spab.
Тьядек не понял ни слова, но, как ни странно, всё успокоилось. Движение возобновилось и, казалось, будто ничего и не произошло.
Несмотря на это, Тьядек решил на время прекратить поиски. В конце концов его мысли сейчас были заняты другим. В голове так и отзывался звонкий шум выстрела, а воображение продолжало рисовать жуткие последствия от пули, которая, возможно, пролетела насквозь. Тьядеку было искренне жаль Ицхака. Во многом потому, что тот сам искренне хотел ему помочь. Мальчику вдруг вспомнилось, что мама ещё с раннего детства учила его отвечать добром на добро, потому что оно, добро, по её словам, встречается очень редко, и людей, способных его дарить, нужно ценить в особенности.
Но Ицхак умер. И можно ли отныне считать, что виноват в этом сам Тьядек?
Тем временем он начал прихрамывать. Возможности сейчас снять обувь у него нет, как и нет сомнений, что мозоли на ногах уже давно стали кровавыми — настолько его распирала боль, ноющая и острая.
Неожиданно для себя Тьядек заплакал. Даже ком к горлу подступить не успел, слёзы пошли сами собой. Он старался сдержать их, но таким образом сделал себе только хуже. Но ему было больно не из-за мозолей, не из-за страха умереть, а по той причине, что слёзы для него всегда являлись символом безысходности. Тьядеку казалось, что где-то внутри он уже проиграл, принял, что ничего не исправить, что маму он так и не найдёт, что война в итоге всё равно будет проиграна, а его народ продолжит страдать и в конечном счёте погибнет.
Все эти мысли, словно болезнь, проникли в мозг мальчика, выбивая его из колеи.
Его ноги вдруг начали слабеть и подкосились. Шаг замедлился. Он был готов в любую секунду упасть. Заметив это, его подхватили две женщины, идущие следом.
— Тише, тише! — шёпотом начала одна. — Что это с тобой такое?
— Совсем ослаб, — охнула вторая. — Очень тяжело?
Тьядек зажмурил глаза что есть силы, протёр их, осмотрел женщин и кивнул, вновь встав на ноги.
— Спасибо, — хрипло проговорил Тьядек, после чего женщины хором попрощались, пожелав удачи.
Мальчик шёл как во сне. Он уже не замечал никого вокруг. Мир для него отныне состоял из разноцветных пятен, неживых, как и он сам. Его тело будто парило в воздухе и власть над ним, казалось, он потерял окончательно.
И вдруг он почувствовал, что сейчас будто что-то произойдёт. И точно что-то плохое. И точно в ближайшее время. Вот-вот. С минуты на минуту. Возможно, в это мгновение. В этот. Самый. Момент. Это состояние показалось ему очень странным, ранее он никогда его не испытывал. Оно возникло ни с того ни с сего, словно вспышка или громкий звук. Как выстрел, бомба, как сирена в ночи.
Ощущение сменило чувство, в груди образовался комок, тяжёлый, мешающий дышать. Душа, казалось, стремится наружу, будто всё живое, что осталось внутри, постепенно угасает.
Но Тьядек больше не плакал. Он в очередной раз поднял перед собой фотографию и начал любоваться единственной красотой, которая была вокруг, единственным светом, освещающим его путь.
Мальчик замер. Все шли — он стоял. Мама улыбалась — сын улыбался в ответ.
— Ты такой грязный сегодня.
— Прости.
— И уставший. Вы хоть отдыхаете?
— Нет.
— Что, прям целый день на ногах? У тебя такой вид будто больше. Хоть на сегодня вы всё?
— Ещё нет.
— Домой совсем не хочешь?
— Хочу.
Она рассмеялась.
— Один за всех и все за одного?
— И все за одного.
— Тебя, мне кажется, уже заждались.
— Подождут.
— Уже поздно. Тебе лучше поторопиться.
— Сейчас так темно. Я даже не знаю куда идти.
— Иди вперёд, сынок. — Её пальцы коснулись его щеки. — Просто иди вперёд.
Тьядек двинулся вперёд, не выпуская фото из рук. Он раз за разом поднимал его перед глазами, что придавало ему сил, чтобы идти дальше. Мальчик всматривался в каждое проходящее мимо лицо, судорожно вертя головой.
Он вновь воспарил над землёй, но в этот раз живым! Ему и сейчас казалось — должно что-то случиться — и в этот раз обязательно нечто хорошее!
Остановился.
Увидел девочку.
Она тоже стояла на месте. Тоже держала фотографию. Они смотрели друг другу в глаза и будто чего-то ждали.
Мир вокруг словно исчез — лишь пустота, чёрная и бесконечная, окружала две маленькие, одинокие, объединённые одной целью души, защищая их, словно купол.
Поняв друг друга без слов, они развернули свои фотографии.
Девочка широко раскрыла глаза, увидев маму Тьядека. Сам Тьядек, увидев себя, удивлённо раскрыл рот.
— Это ты! — воскликнула она.
— Ты знаешь мою маму? — возбуждённо спросил он.
Кто-то сзади раздражённо прошептал:
— Не стойте же, прошу вас!
Не задумываясь, Тьядек продолжил движение, поведя девочку за собой.
— Выходит, ты искала меня?
Она закивала.
— Это была просьба твоей мамы.
— Где она? — подался Тьядек вперёд.
Вспоминая, девочка устремила взгляд к небу.
— Несмотря на то, что тебе сейчас скажет Марианна, ты должен держать себя в руках. — Она старалась подражать маминому голосу, что выходило, надо сказать, не дурно. —