– Брендан! – возмущенно вскрикнула Кейт. – Вот теперь ты и вправду ведешь себя как бесчувственный зверь! Перегрин ни в чем не виноват. Это я сняла колпачки перед самым твоим приходом. К тому же мой колет подбит так плотно, что выдержит и морской шторм. Мне не грозила никакая опасность.

– Ах, не грозила? – Я развернулся к ней, потрясенный до глубины души. – Я же мог отсечь тебе руку!

– Но ведь не отсек. – Кейт вздохнула и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала меня. – Пожалуйста, не сердись. Мы упражняемся ежедневно уже не первую неделю. Рано или поздно колпачки должны были слететь.

Я что-то буркнул в ответ, хотя сознавал, что не следует ее порицать. Далеко не сразу, а лишь заработав изрядное количество синяков, я осознал: хотя видимой причиной наших занятий было стремление обучить меня тонкостям фехтовального мастерства, на самом деле мы таким образом вымещали досаду на то, что не успели испросить разрешения на брак, прежде чем принцесса Елизавета отправилась в Лондон, дабы присутствовать на коронации своей сводной сестры королевы Марии.

Приняв во внимание обстоятельства, мы с Кейт неохотно решили не обременять Елизавету разговорами о нашем браке. В дни, оставшиеся до отъезда, принцесса неизменно сохраняла на лице уверенную улыбку, однако я знал, что она с тревогой ждет новой встречи со старшей сестрой, которую не видела много лет. Дело было не только в семнадцати годах разницы в возрасте, разделявших их. В то время как Елизавета воспитывалась в протестантской вере – вследствие разрыва с Римом ее отца, короля Генриха, – Мария осталась преданной католичкой, и это обстоятельство едва не погубило ее в последние дни правления их брата, короля Эдуарда.

Мне, как никому другому, было известно, каким опасностям подвергались тогда обе принцессы. Против Марии, так же как и против Елизаветы, злоумышлял Джон Дадли, герцог Нортумберленд, который правил именем Эдуарда. Юный король еще пребывал на смертном ложе, а Нортумберленд уже задумал заточить обеих сестер и возвести на трон своего младшего сына Гилфорда и невестку Джейн Грей. Он мог бы и преуспеть, если бы я, оказавшись случайно в самой гуще интриг, не стал помимо воли одним из творцов его поражения. Именно тогда я встретил Кейт и стал служить Елизавете; теперь же, когда Нортумберленд мертв, пятеро его сыновей заключены в темницу, а вся Англия празднует восхождение Марии на трон, у Елизаветы не остается иного выхода, как только явиться на зов сестры… хотя, к моему немалому беспокойству, она настояла на том, чтобы вернуться ко двору без нас.

– Нет, друзья мои, – сказала принцесса, – в такое время мне неуместно появляться при дворе со свитой. Я посещу коронацию, как подобает верноподданной особе, и вернусь сюда, не успеете вы и глазом моргнуть. Не думаю, чтобы Мария захотела оставить меня при себе. Она и так получила все, чего желала. Я была бы ей только обузой.

Елизавета выбрала в спутницы только Бланш Парри, свою доверенную фрейлину. Мне это не понравилось. В вечер перед отъездом я опять тщетно просил Елизавету взять нас с собой, в который раз твердя, как я страшусь за ее безопасность в клоаке дворцовых интриг.

Принцесса рассмеялась:

– Не забудь, что я и сама, сколько помню себя, дышала испарениями этой клоаки! Уж если я сумела пережить интриги Нортумберленда, то теперь и подавно опасаться нечего. Впрочем, даю тебе слово: если я вдруг почувствую потребность в защите, то в первую очередь пошлю именно за тобой.

Она покинула Хэтфилд, когда окрестности позолотила осень. С ее отъездом поместье погрузилось в тихие однообразные будни. Борясь с неизбывным беспокойством, я посвящал все свободное время занятиям, фехтовальным упражнениям, прочим повседневным заботам – и постепенно осознал, что Елизавета не то чтобы не хотела взять меня с собой, но на самом деле знала меня лучше, чем я сам, и действовала в моих интересах.

Истина состояла в том, что я еще не был готов вернуться ко двору. Я еще не окончательно исцелился.

Вспомнив сейчас об этом, я пожалел, что говорил в суровом тоне с Перегрином, который помог мне столько пережить. Обвив рукой талию Кейт, я сделал знак пареньку и сказал:

– Поди сюда.

Перегрин бочком приблизился ко мне. Он стал моей верной тенью, повсюду следуя за мной по пятам – «как восторженный щенок», заметила однажды Кейт, – и сейчас обожание явственно читалось в его широко раскрытых глазах.

– Мне бы стоило отправить тебя чистить отстойник или дать иное столь же неаппетитное поручение, – ворчливо заметил я. – Неужели ты до сих пор не понял, что женщинам нельзя доверять?

Кейт ощутимо ткнула меня пальцем между ребер.

– Да, – сказал Перегрин. – То есть нет.

– Вот как? – вскинул я брови. – И что же в итоге – «да» или «нет»?

– Ты невозможен! – рассмеялась Кейт. – Оставь парнишку в покое. У него впереди вся жизнь, чтобы выучить назубок все уловки слабого пола.

С этими словами она отступила от меня и расстегнула сеточку для волос, выпустив на волю свои каштановые локоны. Я потрепал кудрявую макушку Перегрина.

– Я и впрямь бесчувственный зверь, – улыбнулся я пареньку. – Пожалуйста, прости меня.

Перегрин открыл было рот, чтобы ответить, но тут Кейт воскликнула: «Папа! Вот это неожиданность!» – и я застыл как вкопанный, потрясенно уставившись на вход в галерею.

К нам направлялся человек, которого я меньше всего ожидал увидеть, – щеголеватый, в черном плаще, с дорожной сумкой на плече. Когда он снял черную шляпу, обнажив лысеющую макушку, я подумал, что Уильям Сесил выглядит гораздо моложе своих тридцати трех лет и уж точно здоровее, чем во время последней нашей встречи. В рыжеватой бороде его не было ни единого седого волоска, а загорелое, цвета бронзы, лицо служило верным знаком того, что этот человек немало времени провел на свежем воздухе, ухаживая за садом, трудясь на огородных грядках – или чем там еще занимался Уильям Сесил, когда не манипулировал чужими жизнями?

– Надеюсь, я не помешал? – проговорил он обычным своим вкрадчивым голосом. – Мистрис Эшли сказала, вы упражняетесь в фехтовании и я смогу найти вас здесь.

– Ты всегда мешаешь, – едва слышно пробормотал Перегрин, и я положил руку ему на плечо.

Сесил глянул на мальчика, и в его светло-голубых глазах вспыхнул веселый огонек; затем он повернулся к Кейт, которая явно волновалась, и это было вовсе на нее не похоже. Хотя она притворялась изумленной, у меня возникло отчетливое ощущение, что прибытие Сесила вовсе не стало для нее неожиданностью.

– Милая моя Кейт, – промолвил Сесил, обняв ее, – мы слишком долго не виделись. Леди Милдред, моя супруга, нешуточно беспокоилась, не захворала ли ты. Мы вздохнули с облегчением, когда получили твое письмецо.

Письмецо? Я пристально глянул на Кейт, заключившую Сесила в ответные объятия. Нет, конечно же, она имела полное право написать этому человеку. После смерти матери Кейт стала подопечной Сесила, жила под его кровом, Сесил и его жена растили и воспитывали ее. Отчего бы ей и в самом деле не послать письмо своему опекуну? Вот только мне Кейт об этом ни словом не обмолвилась, хотя прекрасно знала, как я отношусь к этому человеку. Ей, в отличие от меня, не довелось иметь дело с Сесилом в дни его службы личным секретарем Нортумберленда, когда он завлек меня шпионить за семейством Дадли. Кейт так и не узнала, что у ее драгоценного опекуна несколько лиц и ни одному из них нельзя безоговорочно доверять.