— Я так и подумал, что это вы, — сказал он. — Я уже заходил на пару минут глянуть, как дерутся Бердетт и Маккэн. Посмотрел — и вижу: не иначе как это мой друг Мэттью сидит там на дешевых местах.

— Здесь все места дешевые.

— Что правда, то правда. — Он положил руку мне на плечо. — Мы и познакомились тогда на боксе, верно? В «Фелт-Форуме»?

— Правильно.

— Вы были с Красавчиком Дэнни Беллом.

— А ты — с Санни. Не помню фамилии.

— Санни Хендрикс. Вообще-то ее имя Соня, только никто никогда ее так не зовет.

— Садись к нам, — сказал я. — Я тут с приятелем, он пошел за пивом, но почти весь ряд свободен. Если только ты не брезгуешь сидеть на дешевых местах.

Он усмехнулся:

— У меня есть место. Там, у синего угла ринга. Я должен подбадривать своего парня. Вы ведь помните Кида Баскома?

— Еще бы. Он дрался в тот вечер, когда мы в первый раз встретились, — отколотил какого-то итальянца, не помню кого.

— Никто не помнит.

— Я помню одно — он из него всю душу вытряс ударами по корпусу. А сегодня Кид не дерется? В программе его нет.

— Нет, сошел. Уже года два, как повесил перчатки на гвоздь.

— Я так и думал.

— Он сидит вон там, — сказал он, указывая пальцем. — Нет, сегодня мой человек в главном бою — Элдон Рашид. Он вроде бы должен победить, но у того, с кем он дерется, за плечами одиннадцать побед и два поражения, и одно из них — потому что его засудили. Так что противник не простой.

Он принялся рассуждать о стратегии боя, когда вернулся Мик с двумя бумажными стаканчиками. В одном было пиво, в другом — кока-кола.

— Это на случай, если тебе захочется пить, — объяснил он. — Не стоило стоять в такой длинной очереди из-за стакана пива.

Я сказал:

— Познакомьтесь — это Мик Баллу, а это…

— Чанс Коултер.

— Рад познакомиться, — отозвался Мик. Он все еще держал стаканы и не мог пожать ему руку.

— А вот и Домингес, — сказал Чанс.

По проходу шел боксер в сопровождении своей свиты. На нем был ярко-синий халат с темно-синей отделкой. Он был недурен собой — длинное лицо с квадратной челюстью, аккуратные черные усики. Улыбаясь, он помахал рукой болельщикам и поднялся на ринг.

— Выглядит неплохо, — сказал Чанс. — Элдону придется поработать.

— А вы поставили на другого? — спросил Мик.

— Да. На Элдона Рашида. Вон он идет. Может, потом выпьем по рюмке?

Я сказал, что это хорошая идея. Чанс отправился на свое место у синего угла ринга. Мик дал мне подержать оба стаканчика и уселся.

— «Элдон Рашид против Питера Домингеса», — прочел он. — И откуда у них берутся такие странные имена?

— Питер Домингес — довольно обыкновенное имя, — сказал я.

Он покосился на меня.

— Элдон Рашид, — повторил он, пока Рашид подлезал под канаты. — Ну, если бы это был конкурс красоты, приз пришлось бы отдать Педро. У Рашида такая рожа, будто Господь съездил по ней лопатой.

— Зачем бы Господу это делать?

— А зачем бы Господу делать добрую половину того, что он делает? А вот твой приятель Чанс недурен собой. Откуда ты его знаешь?

— Немного поработал на него несколько лет назад.

— Какое-нибудь расследование?

— Да.

— То-то мне показалось, что он похож на адвоката. И одет так.

— На самом деле он торгует произведениями африканского искусства.

— Резные маски и всякое такое?

— В этом роде.

На ринге появился ведущий, который принялся расхваливать предстоящий бой и всячески расписывать программу боев на следующий четверг. Он представил местного легковеса, которому через неделю предстояло драться в главном бою, потом назвал несколько других знаменитостей, сидящих около ринга, и в том числе Артура Баскома по прозвищу Кид, — зрители встретили его такими же вялыми аплодисментами, как и всех остальных.

Потом последовало представление рефери, троих арбитров, хронометриста и судьи, который должен был вести счет в случае нокаута. Похоже было, что сегодня работа ему найдется: дрались тяжеловесы и оба почти все бои выиграли, уложив противников. Из одиннадцати побед Домингеса нокаутов было восемь, а Рашид, ни разу не побежденный в десяти встречах с профессионалами, одержал верх по очкам только в одной.

Испаноамериканцы, сидевшие в дальнем конце зала, встретили Домингеса овацией. Рашида приветствовали более сдержанно. Оба боксера сошлись в центре ринга, пока рефери сообщал им все то, что они знали и без него, потом дотронулись до перчаток друг друга и вернулись каждый в свой угол. Прозвучал гонг, и бой начался.

Первый раунд оба боксера провели большей частью в разведке, хотя им и удались по нескольку ударов. У Рашида прошел один внезапный сильный удар левой и несколько серий по корпусу. Несмотря на свой вес, он хорошо двигался. Домингес выглядел по сравнению с ним неуклюжим и дрался не так красиво, но у него был прямой удар правой, очень резкий, и за тридцать секунд до конца раунда он застал Рашида врасплох — удар пришелся над левым глазом. Рашид встряхнулся и пришел в себя, но видно было, что удар он почувствовал.

В перерыве между раундами Мик сказал:

— А он силен, этот Педро. Тем прямым он, пожалуй, выиграл раунд.

— Я никогда не мог понять, как они подсчитывают очки.

— Еще несколько ударов вроде этого, и считать очки не придется.

Во втором раунде у Рашида было преимущество. Он избегал ударов справа, а сам провел несколько крепких хуков по корпусу. Во время этого раунда я случайно обратил внимание на какого-то человека, сидевшего у самого ринга в центральном секторе. Я и раньше его заметил, но что-то заставило меня взглянуть на него еще раз.

Это был мужчина лет сорока пяти, чуть лысоватый, с темно-каштановыми волосами и нависшими бровями. Его чисто выбритое лицо было все в каких-то буграх, словно он сам когда-то занимался боксом. Но я подумал, что тогда его непременно представили бы публике: не так уж много тут присутствовало знаменитостей, и всякий, кому довелось продержаться хотя бы три раунда в бою на приз «Золотая перчатка», мог рассчитывать, что его попросят встать и поклониться в сторону телекамеры. К тому же он сидел у самого ринга, и ему ничего не стоило подлезть под канаты и получить свою долю аплодисментов.

Он был с мальчиком, которого обнимал одной рукой за плечи, а другой жестикулировал, указывая на ринг. Я решил, что это отец с сыном, хотя большого сходства между ними и не заметил. Мальчик был лет одиннадцати-двенадцати, со светло-каштановыми волосами, падавшими на лоб завитком. Если у его отца когда-нибудь и был такой же завиток, то от него давно уже ничего не осталось. Отец был в голубом блейзере, серых фланелевых брюках и светло-голубом галстуке в горошек, не то черный, не то темно-синий и очень крупный — сантиметра по два в диаметре. А на мальчике были красная клетчатая фланелевая рубашка и темно-синие вельветовые штаны.