Из культурного шока человек выходит с новой личностью – сломавшейся, опустившейся, безвольной, отдающей себя на волю победителя – любого более сильного существа из системы: сокамерника или следователя, либо личностью с новой кожей, огрубевшей, эластичной, способной выдержать удар. Человек привыкает ко всему, так говорят. Конечно, это выражение тоже относительное: человек не может привыкнуть к пыткам, голоду или постоянным издевательствам, воздействующим на психику, ломающим ее безвозвратно, то есть превращающим человека в животное с инстинктами. Но московское СИЗО ХХI века при всех его недостатках – это не лагерь смерти, тут все-таки работает закон и не все так плохо, как это иногда изображают пишущие на тюремные темы журналисты или сами обитатели тюрем.

Артем в силу своей профессии и стажа работы был знаком с нюансами изменений, происходящих в личности арестованного и пребывающего под стражей человека. Он даже делал кое-какие пометки для себя, чтобы в будущем, где-нибудь ближе к пенсии, поделиться своими знаниями с потомками, выпустив какую-нибудь книгу вроде учебного пособия. Он уже встречал подобные произведения своих коллег, особенно имевших опыт отсидки в СИЗО, а то и в колонии, ставших адвокатами именно в силу того, что они оказались в этой системе и вышли из нее переродившимися. Тем не менее ему казалось, что все эти выпускаемые брошюрки с названиями «Если вас арестовали» или «Как выжить в тюрьме?» не до конца психологически обоснованы. Люди, писавшие эти произведения, либо писать не умели, либо писали, стараясь ответить на вопрос, что делать и как делать. Артем же задумывался над вопросом, как извлечь из этого пользу. Он полагал, что если жесткие условия какой-нибудь частной британской school или элитного военного российского вуза впоследствии вспоминаются их выпускниками словами благодарности за «школу жизни», то почему школу СИЗО не использовать сразу для лучшего усвоения материала, понимая, что пребывание здесь вечным не будет? Артем пытался своим подзащитным, находящимся в СИЗО, внушить мысль, что это все приключение, которое с ними происходит и от которого имеет смысл сразу начать получать доход, если уж не удовольствие, а не терпеть и ждать, пока это не кончится. Опять же, Артем понимал, что эти психологические приемы помощи рождению новой сильной личности применимы только к мужчинам, а к женщинам – только в порядке исключения. Женщина просто хочет домой. Ей не нужно становиться сильной личностью, ибо женщина не для того создана природой.

– Слушай, Валерий! – обратился адвокат к Игнатьеву, видя, что тот, наконец, успокаивается. – Вот ты крепкий парень, чуток всплакнул, это нормально, но ты не бьешься в истерике, не орешь лозунги через решетку, не вскрываешь себе вены…

Застывший было и внимательно начавший слушать адвоката Игнатьев вздрогнул при слове «вены».

– Да-да, представь себе, есть некоторые, которые кончают жизнь самоубийством, – продолжил адвокат. – Точнее, делают вид… В знак протеста против системы. Глотают ложки, гвозди, вон в музее Бутырской тюрьмы есть целый стенд с предметами, вынутыми из желудков заключенных. Один уникум проглотил целый комплект домино. Сколько там их, штук сорок?

Валерий задумался, разговор его явно заинтересовал.

– Зачем глотать доминошки, в знак протеста? – спросил он.

– Нет, доминошки не протест. Доминошки – это скорее способ попасть на больничку, отдохнуть от камеры. Ну, пока их вытащат, пока то-сё… А в знак протеста или вены вскрывают, или голодают.

– Мы как-то устроили трехдневную голодовку на курсе, в знак протеста! – с гордостью заявил Игнатьев. – Там препод у нас… ну, в общем, он такой был… Хотя я точно не помню, с чего все началось. Короче, мы так решили ему насолить…

– Трехдневная голодовка? – усмехнулся Каховский. – Забавно. Это как самосожжение одного пальца. Вышел на площадь, надел резиновую перчатку, облил один палец бензином и поджег. Потом задул. Самосожжение!!! Нет уж! Голодовка не может быть трехдневной или десятидневной. Это пост какой-то получается, диета, разгрузочные дни, но только не протест! Протест – это когда человек знает, что иначе чем угрозой смерти, собственной смерти, ему не добиться правды, ЕГО правды. И он готов умереть за эту правду. Иначе нет смысла. Но я не об этом хотел сказать. Я хотел сказать, что ты, находясь в этих условиях, должен попытаться извлечь максимум для себя полезного, чтобы, выйдя отсюда, стать великим человеком!

– Великим человеком? – начал улыбаться Игнатьев. – СИЗО как раз кузница великих людей. Ага… Тут рождаются великие люди, где же им еще рождаться?

– Зря ерничаешь! – спокойно глядя в голубые глаза студента, сказал адвокат. – Вот, например, какое литературное произведение Нобелевским комитетом признано самым выдающимся произведением в истории человечества, знаешь?

Студент задумался.

– «Ромео и Джульетта»? – спросил он неуверенно.

– Первая попытка – аут! Вторая! – начал игру Артем.

– В смысле, вы хотите сказать, что автор этого произведения – бывший зек? – догадался Игнатьев.

– Мало того, писал он его, сидя в тюрьме! – подсказал адвокат.

– Неужели?.. Нет… не может быть… А может, О’Генри? Я слышал, он писал свои книги в тюрьме…

– Верно, писал. Хорошие вещи, кстати, передавал в печать через надзирателя, поэтому и писал под псевдонимом, но не он. Кстати, видишь, ты сам привел пример, как человек с пользой провел время в тюрьме. Разве стал бы он великим О’Генри, если бы не присел? А самый великий литератор, по мнению Нобелевского комитета, – Сервантес. За «Дон Кихота». Был он сборщиком податей типа нашего налогового инспектора в свое время, да проворовался. Вот во время второй ходки и написал. Талант, а реализовать его времени на свободе не было. Понимаешь?

– Ну, я писать-то не умею, – нахмурился Игнатьев.

– Я и не предлагаю писать. Куда тебе в восемнадцать-то лет уметь? – Каховский пожал плечами. – Слушай, вот какая история: есть у меня один приятель, живет за границей в Бельгии. Пишет всякую ерунду, как принято, – в блоге, в соцсетях. Пишет неплохо, пару раз пробовал публиковаться, но за статьи и книги платят гроши. Хорошие деньги платят за сценарии к фильмам и сериалам. Индустрия кино сейчас развита ого-го! Снять могут все что угодно – техника, сам понимаешь! А вот с хорошими сценариями проблема. В Америке за хорошими сценариями очередь, с руками отрывают. Так вот, мой приятель решил научиться писать сценарии. Надо сказать, это особая технология, это не роман и не повесть, это литературный пазл, мозаика. Поэтому существуют платные курсы сценаристов, куда он и направился. Подружился он со своим преподом, тот ему и жалуется (они одного возраста были, под полтинник): вот, мол, беда с этими желающими стать великими сценаристами для оскароносных фильмов. У меня, говорит, группа – двадцать человек. Половина писать умеет, это выпускники литературных школ и прочих учебных заведений, но у них нет жизненного опыта, им писать не о чем. Другая половина – люди с богатым жизненным опытом, но они писать не умеют. Один человек в группе и писать умеет, и опыт жизненный у него имеется. Он – водолаз! Но он не хочет писать о подводных приключениях, он хочет писать про любовь!!!