— Ты непроходимая дуреха, Фейн, — наконец соизволил ответить он. — Да смилуется провидение над твоей пустой головой — ты не умрешь своей смертью. Ну как можно только подумать о том, чтобы добровольно сунуть свою голову в пасть дракону? А ведь то, что ты предлагаешь, еще хуже!

— Дядюшка, сдается мне, вы преувеличиваете, — немного сбавила напор Фейн. — Да что сделает нам этот герцог?

— Герцог, предположительно страдающий душевным недугом, — бесстрастно уточнил дядюшка Абсалом. — Да что угодно! Повесит, к примеру. Или посадит на кол, ежели имеет склонность к аффектации.

— С какой стати?

— Если ему это взбредет в голову, то он объяснять нам не станет. Повесит — и все тут. Может, ему покажется, что тем самым он снимет свою порчу или развеет осеннюю ипохондрию, — старик пожал плечами. — Много ли сумел объяснить тот аптекарь из Пьента, где влюбленные по недоразумению отравились по очереди? Помнишь ту прошлогоднюю беду? Нет? А зря, вышла весьма поучительная история, всякому аптекарю нужно бы ее выучить назубок. Хорошо, если нас в итоге просто прогонят пинком под зад из этого города! Представь, что со мной сотворят, если я его не излечу? А если вдруг у герцога невпопад случится расстройство желудка и он решит, будто я его отравил? Да мою голову наколют на пику у городских ворот, не успеет он с ночного горшка встать!..

Фейн в унынии склонила рыжую лохматую голову, признавая, что спор выиграл дядюшка. Она умела принимать доводы разума если без благодарности, то хотя бы не упрямясь. Но дядя Абсалом распалился и продолжал развивать свою мысль, уже не обращая внимания на племянницу:

— Интересно, много ли народу пришло в дом этого умалишенного герцога в надежде хорошо заработать? И еще интереснее — многие ли покинули сей дом живыми? Да я голову даю на отсечение, что в этом городе нет ни одного аптекаря: половина их на кладбище, а вторая спешно переехала в другие края! Нет, заниматься лечением в наше время опаснее, чем сражаться с драконами… К герцогу мы не пойдем ни в коем случае. Заглянем на ярмарку, подзаработаем чуток и направимся в Лирмусс. Столица все же остается столицей, пусть даже и в этой ужасной Лаэгрии.

Уже можно было различить сине-красные одеяния стражников, мельтешащих у городских ворот, и время от времени ветер доносил обрывки ругательств. Стражники суетились, грозили алебардами и сыпали проклятиями — крестьяне, по-видимому, едущие на ярмарку, своими гружеными телегами перекрыли въезд какому-то благородному господину с сопровождением. Тот возмущался, потрясая оружием, и от досады пришпоривал своего коня, отчего бедное животное жалобно ржало и приплясывало на месте.

Зоркий дядюшка Абсалом приостановился и ухватил за рукав свою племянницу, которая, погрузившись в задумчивость, ничего вокруг себя не замечала.

— Погоди ты! — шикнул он. — Не лезь на рожон! Стражники небось злющие, огребем мы с тобой держаком от алебарды по спине — у нас ни подорожной, ни лицензии! Подождем, пока стража успокоится, народ разъедется… К тому времени, быть может, сюда подойдет какой-нибудь деревенский обоз — с ним и пройдем через ворота.

Девушка покосилась на проход, где, похоже, назревала потасовка, и согласно кивнула. Неподалеку от дороги, сразу за предместьем, виднелась небольшая рощица, привлекшая внимание Абсалома, и вскоре путники уже обосновались в ее сени, расстелив на земле кусок ткани, расшитый изображениями луны и звезд, порядком поблекших от дорожных испытаний. Свара у ворот набирала силу, и торопиться им было некуда.

— …А если мы заработаем целую крону к последнему ярмарочному дню, — мечтательно говорила Фейн, глядя в бездонное синее небо, — то первым делом купим осла! А, дядюшка? Купим?

— На кой черт нам осел?

— Как это — на кой черт? Пожитки наши возить!

Дядюшка Абсалом скептически хмыкнул в усы.

— Вот я и говорю — на кой черт нужен осел, тем более за целую крону, ежели у меня есть ты?

— Ну, спасибо, уважили… — Фейн угрожающе нахмурилась. — Значит, я буду тащить этот хлам на горбу до самого Амилангра?

Любящий дядюшка уселся поудобнее, выудил из кармана сухарь и заметил:

— Радуйся, что чучело крокодила сгорело вместе с нашей лавкой. А на новое у меня пока денег нет. Иначе ты бы еще и его носила — а то какой же это аптекарь без крокодила?..

— Дядя, вы купите осла! — глаза Фейн сузились.

— Может, тебе еще арданцийского скакуна купить? — ядовито поинтересовался дядюшка Абсалом.

Фейн покраснела от злости — у нее была тонкая белая кожа, типичная для уроженцев севера, особенно для рыжих, оттого она легко покрывалась ярким румянцем по самым разнообразным поводам.

— А на что же вы потратите наш заработок, позвольте узнать? — спросила она, запинаясь и фыркая от сдерживаемого гнева.

— Свой заработок я потрачу на насущные нужды, — ответил Абсалом. — Первым делом куплю тебе приличное платье. Так у меня появится хоть какая-то надежда сбыть тебя с рук…

— А чем плох мой нынешний наряд?! — Фейн вскочила на ноги и уперла руки в бока, пытаясь изобразить вызов.

— Хотя бы тем, что нас могут не пропустить из-за него в город, — хладнокровно пояснил мужчина. — На столбе я заметил объявление, гласящее, что в Таммельне распутницы, джерканы-гадалки и танцовщицы живота объявлены вне закона.

От возмущения Фейн задохнулась, вновь побагровела, а затем вскричала:

— Да как повернулся у вас язык назвать родную племянницу распутной девкой?!

Дядюшка пожал плечами.

— Вот я и говорю — надо купить пристойный наряд, чтобы более ни у кого язык не поворачивался. Ни к чему позорить мои седины. Я почтенный даленстадтский аптекарь и не желаю, чтобы меня принимали за родственника развратницы. Я намереваюсь быть дядюшкой скромной девицы, которую можно будет выдать замуж за какого-нибудь приличного юношу, имеющего постоянный доход.

Эти слова произвели действие, сравнимое разве что с небольшим землетрясением. Девушка вопила, призывала себе в свидетели всех святых, которых почитают в Даленстадте, и клялась, что не перемолвится с тиранствующим дядюшкой ни словом до конца своей жизни, впрочем, щедро перемежая эти клятвы обещаниями немедленно утопиться, удавиться и уйти в монастырь. Дядюшка Абсалом безмятежно смотрел в небо, грыз сухарь и не придавал никакого значения крикам своей племянницы, по-видимому, давно к ним привыкнув.

— Я буду носить это платье до скончания своей жизни, а последней моей волей будет, чтобы меня в нем похоронили! — мстительно прошипела Фейн и уселась на землю, повернувшись к дядюшке спиной.

— Вот и славно, — все так же спокойно согласился Абсалом. — Значит, на наряды деньги мы тратить не будем. Что ж, у меня возникла еще одна мыслишка: потрачу-ка я их на дилижанс до Прадейна. Говорят, они ходят быстро, за недельку обернемся. Препоручу тебя тетушке Вандине, той самой, что держит прачечную. Она как-то мне жаловалась в письме, что рабочих рук не хватает. Поработаешь там лет эдак десять, зарекомендуешь себя как следует, и тетушка отпишет тебе прачечную, когда помирать надумает. Ты до скончания своих дней будешь надежно обеспечена, пусть даже вид белоснежных подштанников станет не мил. Но зато с благодарностью вспомнишь дядюшку, который толково истратил свой заработок…