— Не знаю, — прошептала она. — Там… что-то творится. И мне надо на воздух.

Парень с девушкой переглянулись и, не сговариваясь, повели — едва не потащили — ее к выходу.

За дверью, в общем зале, было тихо, похрапывал только, прикорнув на лавке, кто-то из воинов. Еще два голоса слышались от угла, где хранили воду в бочках, и Мия, шепча заветное «пусть нас не увидят», обогнула столы со скамьями и шагнула за порог.

— Ну как, легче?

Девочка глубоко вздохнула.

— Да, но…

Ночной воздух, пахнущий свежестью, соснами и дымом жаровен, едва не звенел от творимой магии. Повела пальцами, будто окуная их в поток, и нахмурилась.

— Плохо, — уронила она и облизнула пересохшие губы. — Будь магия водой, я бы сказала, что она соленая и пахнет металлом. И…

— Кровью, — произнес Виктор.

Девочка метнула на него взгляд. Тоже чует? Нет, не может быть.

— Иди-ка в кровать…

— Нет.

Она не стала объяснять, что чувствует за спиной чужое недоумение — вроде и видел кого, но — кого? И видел ли? Но назад сейчас не вернуться, такие трюки легко не выходят. А значит, надо идти вперед.

Туда, откуда магией «пахнет».

Зачем? Сама себе бы не ответила.

Она метнулась от двери, двигаясь вдоль стены. За спиной чертыхнулись тихо, в несколько шагов догнали. За руки хватать не стали, на том и спасибо.

— Там, — сказала она, огибая очередной сарай и останавливаясь на границе света.

Маленькая деревенская площадь, на другой стороне — дом, старый, длинный, на невысокой крыше трава проросла. Не дом, а сарай для скота какой-то. Может, таким и был — до всего этого.

— И что там? — нетерпеливо спросила Линда.

Мия стиснула пальцами плотную ткань юбки. Она могла бы сказать, что людских эмоций так далеко не чует, а в магии, как Павел или Рита, не разбирается. Да и что магия эта — грязная, на крови замешанная, — там есть, поручиться не может.

— Не знаю, — ответила Мия и опустила голову.

От Линды дохнуло раздражением, но девушка быстро взяла себя в руки. Улыбнулась, шепнула:

— Ничего. В любом случае, это интересно.

Мия скривились. Все они считали ее если и не больной, то… с особенностями. И Линда не исключение. Девушка была неизменно доброжелательна, но всегда так осторожна, словно опасалась ненароком обидеть или спровоцировать паническую атаку. Это умиляло и бесило одновременно.

— Хильда.

Девочка вздрогнула, оглядываясь, и Виктор кивком указал на дом-сарай. Дверь уже закрывалась, но она успела разглядеть в освещенном проеме знакомый силуэт. Женщина захромала через площадь, мимо жаровни, у которой грелась парочка мужчин. Огонь выхватил из темноты ее наряд — высокие сапоги на шнуровке, какие бывают у воинов и охотников, синяя шерстяная юбка, рубашка и шолла, этакая накидка-фартук с двумя большими карманами. Женщина сделала пару шагов, и осветились темные с проседью волосы под косынкой и лицо: крупный нос, губы, сжатые в линию. Черные глаза глянули, казалось, прямо на Мию, и девочка шарахнулась в тень. Сердце бухнуло, заколотилось.

— …Мия, — донеслось как сквозь вату.

Виктор схватил за плечи, развернул к себе.

— Слышишь меня?

Она медленно кивнула.

— В комнату возвращайся. Только не здесь, а через конюшню. Увидит кто — говори, что приспичило выйти, заблудилась. Поняла?

Легонько сжал ее плечи, и она будто очнулась.

— Я не смогу. Я врать не умею.

— Самое время научиться, — пробормотала Линда.

— А вы?

Он глянул на девушку, та высунулась из-за угла и, шипя что-то недоброе, сразу же отпрянула.

— Не успеет.

— Мы отвлечем, — сказал Виктор, и губы его дрогнули в шальной усмешке.

Девочка кивнула, с изумлением наблюдая, как рука парня скользнула Линде на талию, притянула ближе, уверенно, словно это дело обычное. «Сейчас огребет» — болезненным любопытством застучало в голове. Врежет она, как пить дать, или словом, или чем-то более материальным. Кулаком, например.

Не врезала.

— Беги уже.

Ладошка Линды пристроилась на плече у Вика.

— С ума сойти, — прошептала Мия и, держась стены дома, быстро зашагала к воротам сарая, приспособленного под конюшню.

За спиной послышался гневный окрик Хильды, голоса ребят, которые виновато оправдывались. Девочка не обернулась, сосредоточилась лишь на ощущениях и дороге. Небо на востоке светлело, следовало спешить. Джеррские ночи в конце весны короткие, а летом солнце и вовсе едва заходит. Север, что тут скажешь.

Вот и конюшня. Обогнуть ее, пройти огородами, вдоль частокола — на этом участке охрана редко встречается, — и окажешься возле дома. Дома… эх! Мия замерла, ткнулась лбом в стену. Тихо, как же там тихо! Тепло, темно, тихо. Спрятаться бы ото всего. Зажмуриться и поверить, что когда откроешь глаза, все исчезнет, словно дурной сон.

Нет. Не выйдет.

Она — здесь. Сейчас. И надо бы не высовываться из спальни, даже если не спишь. Сидеть тихонькой мышкой, притворяться, что все нормально, что она всем довольна, и странные сны и ритуалы не смущают совсем.

Ей не нужны ответы.

Но она — здесь. И может что-то узнать. Не для себя, для других. Для Витьки, что таится, но тянется к истине. Тимура, вечно хмурого, с закрытыми для нее мыслями, но такого открытого в остальном. Линды, что мечется, не доверяя своей памяти, не зная, где истина, а где ложь. Для тех, кого считает друзьями.

Девочка выпрямилась и двинулась вдоль стены. Совсем не в ту сторону, куда собиралась вначале — за углом была деревенская площадь, вовсе не огороды. Вдохнула, выдохнула, успокаивая биение сердца.

Тут пьют, там ругаются, на смотровой вышке отчаянно хотят спать. Магия вновь густо разлита в воздухе, от старого дома-сарая просто разит.

— Я не герой, — выдохнула девочка и пошла.

Ноги, словно чужие, понесли вперед, мимо мужчин у огня, к старому дому с заросшей травой крышей. Кто-то окликнул, она сделала вид, что джерра не понимает, да и вообще, слышит плохо. «Раз-два-три-четыре…». Считая шаги, как по ниточке шла она к дому, а взгляд ловил детали. Чья-то ладонь на рукояти меча, топорик с гравировкой за поясом, кожаные браслеты на предплечьях, кольцо с варварски огромным рубином, но не на пальце, а на шейной гривне. Волосы, распущенные или забранные в низкий хвост, бороды, короткие и подлиннее, заплетенные в косы. Колючие голубые глаза. Запах пота, лошадей и алкоголя. Сила и ярость, что как бойцовский пес на коротком поводке, стоит лишь спустить — порвет всех.

Она подошла почти вплотную, чувствуя, как ее, такую маленькую, обступают кругом эти медведи, удивленные, раздраженные, но еще не злые.

— Чего надо?

Повернула голову влево, взгляд уткнулся в широкую мужскую грудь.