вспотеют спинами под дорогими рубашками, возбудятся от мысли о масштабах применения ноу-хау и от фантазий об унижении и поглощении конкурента. Все будет до смешного одинаково, и у меня, и Петра. Будто не разделяют нас семь сотен километров, наименования в трудовых книжках, подписки о неразглашении, личности, наши я.

План мы создали заранее, продумывали одновременно, помнили одинаково до мельчайших деталей. Мы выполним приготовления, мы запустим алгоритм, мы занесём в страшные стальные камеры маленьких невинных мышат. Мы включим питание, монструозным голодным чудовищем высасывая энергию из небоскреба своего работодателя. Мы нажмем нужную кнопку.

И мышата останутся невинны. И не пострадает больше никто.

ИЮНЬ

День испытаний начальство обставило блестяще: глазки новеньких камер блестели намытой галькой, старательно преобразуя каждую деталь происходящего в 4К-изображение для Наблюдательного совета. Недостатка в микрофонах также не ощущалось, поэтому тяжелые затрудненные вздохи передавались зрителям без задержки и в высоком качестве.

Демонстрационный зал сверкал бесполезной светодиодной подсветкой по контуру любого пригодного для размещения ленты предмета. Батареи ярких дисплеев без устали крутили трехмерную фантасмагорию по мотивам эксперимента. Бессмысленно, беспощадно, инновационно, прорывно. Отвратительная фальшь, но так любимая заказчиками дорогостоящих работ.

У Петра вовсю подергивалась верхняя губа, но я сохранял понимание. Действительно, если бы я пришел в ресторан и заказал блюдо за пятьдесят миллиардов, то меня бы слегка удивила пустота на тарелке. А именно пустоту в своем роде мы сегодня и подаем к столу. Результат будет не заметен глазу, не ощутим на вкус, а числа телеметрии не так осязаемы, как суммы в счетах. Так что руководство мудро решило залить всё перцем, соусом и конфетти. В этих вопросах эксперты они, не мы.

Впрочем, вместо пустоты с вероятностью семнадцать процентов мы могли подать и жареных мышат. Но думать об этом совершенно не хотелось.

Переминаясь с ноги на ногу, мы стойко выдержали первую волну расшаркиваний и пафосных речей. Затем строго по сценарию переместились за стеклянные столы, забитые бесполезным хламом из “красивых” аппаратов. Мельком проверив, что в реальности в активирующую ячейку ведут только два кабеля: от наших с Петром ноутбуков, мы немного расслабились.

Не хотелось бы допустить путаницы на ровном месте. Подумав про забавный каламбур, я даже улыбнулся и подмигнул Петру, но тот даже не приподнял брови, полностью сросшиеся с верхними ресницами в свирепой угрюмости.

Прошла вторая волна брехни: на этот раз, на пальцах описывающей эксперимент, но, по сути, ничего не описывающей. Руководитель проекта вышел к терминалу с “большой красной кнопкой” и встал, выпрямившись так, будто его замкнуло на двести двадцать вольт.

Клетка Фарадея десять на десять метров красиво бликовала в свете прожектора. Внутри нее покоился саркофаг основной рабочей зоны. А еще глубже притаился обычный стеклопластиковый контейнер, в отверстия которого напугано запускали беспокойные носы маленькие белые мышата. Дуэт каскадеров, на чью долю выдастся сегодняшний научный прорыв.

Таймер на дисплеях закончил отсчет, покуда я размышлял о судьбах вселенной и роли малых созданий в её бесконечной суете.

Начальник занес руку.

Мы с Петром синхронно прижали большие пальцы к сканерам и вжали по клавише.

Рука начальника опустилась на красочную бутафорию, издав победоносный клац.

Мышата тихо пискнули.

Моргнул свет, защелкали затворы штатных фотографов, но мы с Петром видели только черные окна, рассеченные координатной сеткой. Пустые окна.

Тягучей петлей затягивались мгновения, но графики не воспряли.

Мы не подали жареных мышат. Мы не подали пустоту. Наше блюдо не покинуло кухню.

ДЕКАБРЬ

Дорогу к офису я никак не могу запомнить. Мелькание текстур и ярких вывесок, перемена хаотичных кадров с персонажами разной степени одинаковости, повороты ради поворотов без влияния на конечную остановку. На уровне эрудиции мне известно, что за стеклом служебного автомобиля – один из самых красивых городов планеты, разящий контрастом белых снегов с темным гранитом, тяжелого неба с красочным светом фасадов. А планета эта называется Земля, она третья от Солнца. Солнце размещено во внутреннем крае рукава Ориона, которое считается ответвлением от рукава Стрельца. С другой стороны стекла сижу я и у меня тоже два рукава. Рукава эти черные и выполнены из дорогой ткани. На мне парадный костюм, купленный для сегодняшнего дня. Костюм это обмяк на заднем сиденье, отделанном перфорированной кожей.

На уровне эмоций мне на это всё наплевать.

Машину мягко встряхивает на стыках мостовых пролётов. В этом городе много мостов. Я прикрываю глаза и мельком замечаю безумное многоэтажье эстакады: будто кракен набросился сам на себя, пытаясь побороть свою сущность в бессмысленной борьбе. Состояние связи прогрессирует, но это ожидаемо. Еще несколько часов и связь по зрению усилится. Если мы не справимся.

Меня заботливо вынимают из машины. Меня встречают и улыбаются. Меня ведут практически под руки, но я не возражаю. Будучи официально сумрачным гением и дорогостоящей функциональностью большой системы, могу позволить себе отринуть обыденность. В принципе, я все равно не смогу найти дорогу самостоятально среди бескрайних этажей, коридоров и переходов. Этот лабиринт минотавра точно сожрёт меня раньше, чем я нащупаю нить событий, и даже кофе-поинты не помогут.

ИЮНЬ

На утренний разнос к начальству мы прибыли за десять минут до, но застать руководителя на месте не удалось. И была на это весьма уважительная причина. По территории комплекса расхаживали гости, приехавшие устроить свой собственный разнос чуть раньше нас. Рослые, уверенные в себе и поразительные в своей похожести: оружие, балаклавы, нашивки с аббревиатурой из трех букв. Окинув нас быстрым рентгеновским взглядом, ребята мигом утратили интерес и продолжили свои неясные обывателю дела, со стороны кажущиеся смесью тотального хаоса с четким автоматизмом.

Потоптавшись в смущении у проходной, мы все же вторично обратили на себя внимание парней, помахав конечностями. От слаженного организма отпочковалась тройка парней, которые проверили наши пропуски и вызвали по рации других парней. А те вызвали еще одного человека. Верхушка этой матрешки оказалась невысокой седовласой женщиной в форменном мундире и юбке. Пучок на голове, очки и добрый взгляд мигом напомнили мне о первой школьной учительнице. С той лишь разницей, что вместо “к доске!” в текущей обстановке вероятнее было бы услышать “расстрелять!”

Но нет. Офицер терпеливо выслушала наше взволнованное мычание, сочувственно кивнула Петру, который уже здорово шатался на стрессе, а затем огласила приговор:

– Езжайте-ка домой. Вы тут больше не работаете.

– Но, как же, а наши, а вон же…

– Идут следственные мероприятия.

– Ну а, а мы, а начальник…

– А начальник ваш – вор.