— Отпустите! — просипел Гарри.

Несколько секунд борьбы. Левой рукой Гарри пытался ослабить хватку толстых, как сосиски, дядиных пальцев, поднятой правой крепко сжимал волшебную палочку. Когда пульсирующая боль у Гарри в макушке стала совсем уже скверной, дядя Вернон вдруг взвизгнул, точно его ударило током, и разжал руки. Сквозь тело племянника, казалось, хлынула мощная невидимая сила, и держать Гарри стало невозможно.

Судорожно хватая ртом воздух, Гарри упал вперед на куст гортензии. Потом выпрямился, огляделся. Что вызвало громкий хлопок, было непонятно. Из соседских окон смотрело несколько любопытных лиц. Гарри торопливо засунул палочку на место и постарался принять невинный вид.

— Вечер добрый! — крикнул дядя Вернон и помахал хозяйке стоявшего напротив дома номер семь, которая глядела на улицу из-за тюлевых занавесок. — Слыхали, как выстрелило у кого-то в неисправном моторе? Мы с Петуньей даже всполошились маленько!

Он продолжал кривить физиономию в жутковатой безумной улыбке, пока все лица соседей не исчезли из окон. Тут улыбка превратилась в гримасу ярости. Он поманил Гарри к себе.

Гарри сделал несколько шагов и остановился, чуть не дойдя до того места, где его шея опять была бы в пределах досягаемости.

— Чего ты этим добиваешься, а? Говори сейчас же! — потребовал дядя Вернон хриплым, срывающимся от злости голосом.

— Чем — этим? — спросил Гарри холодно. Он вертел головой то вправо, то влево, все еще надеясь увидеть человека, издавшего хлопок.

— Пальбой из неизвестно какой хлопушки прямо у нашего…

— Это не я, — отрезал Гарри.

Рядом с дядиным лицом, широким и багровым, возникло тетино — узкое и лошадиное. Вид у нее был сердитый.

— Зачем ты прятался под окном?

— Вот именно! Отличный вопрос, Петунья! Что ты делал под окном, а?

— Слушал новости, — мирным тоном ответил Гарри. Дядя и тетя обменялись возмущенными взглядами.

— Новости слушал! Опять!

— Они каждый день другие, вот какая штука, — объяснил Гарри.

— Не рассуждать у меня! Я хочу знать, что по правде у тебя на уме! И не пудри мне мозги насчет слушанья новостей. Ты прекрасно знаешь, что про твое племя…

— Тише, Вернон! — выдохнула тетя Петунья, и дядя понизил голос (Гарри едва смог его расслышать):

— … про твое племя в наших новостях ничего быть не может!

— Это вы так думаете, — возразил Гарри. Несколько секунд Дурсли на него пялились, потом тетя Петунья сказала:

— Скверный лгунишка, вот ты кто. Что, спрашивается, делают эти… — она тоже понизила голос, так что следующее слово Гарри прочитал по губам, — совы, как не приносят тебе новости?

— Вот-вот! — торжествующе прошептал дядя Вернон.

— Посмотрим, как ты теперь выкрутишься! Думаешь, мы не знаем, что все твои новости ты получаешь через этих поганых птиц?

На мгновение Гарри заколебался. Не так-то легко было сказать им правду, пусть даже Дурсли не догадывались, как тяжело ему ее сознавать.

— Совы… не приносят мне никаких новостей, — произнес он бесцветным голосом.

— Не верю, — мигом отреагировала тетя Петунья.

— Я тоже, — сказал дядя Вернон с нажимом.

— Мы знаем: ты задумал что-то нехорошее, — заявила тетя.

— Еще бы не знать, мы же не идиоты, — поддержал ее дядя.

— Вот это для меня новость! — разозлившись, выпалил Гарри и, не дожидаясь новых высказываний Дурслей, повернулся, пересек лужайку, переступил низенькую ограду и пошел по улице.

Он попал в переплет и знал это. Позже ему придется предстать перед разгневанными дядей и тетей и держать ответ за свою грубость, но сейчас его волновало другое. На уме были более важные вещи.

Гарри не сомневался: хлопок прозвучал оттого, что кто-то трансгрессировал. С точно таким же хлопком растворялся в воздухе эльф-домовик Добби. Но возможно ли, чтобы Добби оказался здесь, на Тисовой? Неужели он прямо сейчас, в эту секунду следует за Гарри по пятам? Эта мысль заставила Гарри обернуться и окинуть взглядом улицу, но она была совершенно пуста, а Гарри точно знал, что Добби не сумел бы стать невидимым.

Он двинулся дальше, не слишком хорошо соображая, куда идет: в последнее время он так много ходил по этим улицам, что ноги несли его к излюбленным местам автоматически. Через каждые несколько шагов он оглядывался. Гарри был уверен: когда он лежал среди тетиных засыхающих бегоний, рядом находилось какое-то волшебное существо. Но почему оно не заговорило с ним, не вступило в контакт? Почему оно прячется?

Подавленность его все росла, и вот уже он ни в чем не уверен. Может быть, звук вовсе и не был волшебным? Может быть, дожидаясь хоть какого-то сигнала из мира, по которому он тосковал, он впал в такое отчаяние, что слишком остро реагирует на совершенно обычные звуки? Может быть, просто в одном из соседских домов что-то лопнуло?

Внутри у Гарри стало тяжело и тоскливо, и он глазом не успел моргнуть, как вновь накатило ощущение безнадежности, которое мучило его все лето.

В пять утра он опять встанет по будильнику, чтобы расплатиться с совой за номер «Ежедневного пророка», — но какой в этом смысл? Ровно никакого. Гарри теперь только проглядывал первую страницу и отбрасывал газету. Когда идиоты, которые ее издают, поймут наконец, что Волан-де-Морт возродился, это будет ого-го какой заголовок, а до всего остального Гарри не было дела.

В лучшем случае сова могла принести письмо от друзей — от Рона и Гермионы. Но он давно уже не надеялся прочесть там какую-нибудь новость.

Разумеется, мы ничего не пишем сам знаешь о чем… Нам не велено писать ничего важного: вдруг письмо попадет не в те руки… Мы очень заняты, но подробностей сообщить не можем… Довольно много всякого происходит, расскажем при встрече…

Но когда она произойдет, эта встреча? Точной даты никто не называл. На поздравительной карточке ко дню рождения Гермиона написала: «Думаю, мы увидимся совсем скоро» — но как скоро оно, это «скоро», наступит? Насколько Гарри мог понять по расплывчатым намекам, Гермиона и Рон были вместе — скорее всего у родителей Рона. Он с трудом мог перенести мысль, что они весело проводят время в «Норе», тогда как он попусту торчит на Тисовой улице. Он был до того на них зол, что выбросил, не открыв, две коробки шоколадок из «Сладкого королевства», которые они ему прислали на день рождения. За ужином, когда тетя Петунья подала ему вялый салат, он в этом раскаялся.

И чем же они, Рон и Гермиона, заняты? И почему он, Гарри, ничем не занят? Разве он не доказал, что способен на большее, чем они? Неужели о его делах уже забыли? Разве не он был тогда на кладбище, разве не он видел смерть Седрика, разве не его привязали к могильному камню и хотели убить?

«Не думай об этом», — жестко сказал себе Гарри в сотый, наверно, раз за лето. Хватит и того, что кладбище постоянно является ему в ночных кошмарах. Хоть наяву без него обойтись.