- Дай сюда! - сердито сказала Ева, протягивая руку за газетой. - Что ты там нашел?

Вверху страницы красовался жирный заголовок: «Сенсация недели! Женский бог - на скамье подсудимых? Знаменитый пластический хирург убивает свою любовницу! Скандальные подробности роковой страсти!»

Ева опешила.

- Он что, в самом деле убил свою любовницу?

- Не знаю. Возможно.

Всеслав Смирнов занимался частным сыском, а Ева Рязанцева иногда помогала ему раскрывать наиболее сложные дела. По профессии она была учительницей испанского языка, а по складу ума - тончайшим психологом. Ее интуиция граничила с ясновидением, умело выстраивая цепочки ассоциаций, которые приводили к разгадке нетрадиционным путем.

Всеслав и сам любил поломать голову, берясь за исключительно сложные, необычные дела, в которых мог быть задействован его интеллект. Работа ума доставляла ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Его кумиром был Ниро Вулф, созданный воображением писателя Стаута, - сей детектив раскрывал преступления, не выходя из дома. К сожалению, пока господин Смирнов не мог похвастаться тем же, но всеми силами стремился достичь подобного совершенства.

- На Вулфа работал Арчи Гудвин, - изредка повторял Всеслав. - Он выполнял все черновые поручения. А я - один в двух лицах!

- Зато у тебя есть я! - утешала сыщика Ева. - В безвыходной ситуации я всегда прихожу на помощь.

Скромность была ей незнакома. А открыто высказывать мысли Ева считала одним из своих новых главных достоинств.

- Разумеется, дорогая, - соглашался Смирнов. - Если бы не ты…

В этом была изрядная доля правды.

- Ничего себе! - воскликнула Ева, погружаясь в чтение газетной статьи. - Какой кошмар! Вот так приди к врачу… и он тебя зарежет за твои же собственные деньги!

- Причем немалые.

Она уже забыла и о новом наряде, который обтягивал ее соблазнительные формы, и о художнике Рубенсе, изображавшем на своих полотнах чувственную роскошь пышных женских тел.

- Телефон звонит, - сказала она, направляясь в гостиную с газетой в руках. - Возьму трубку.

Приятный мужской голос попросил ее пригласить господина Смирнова.

- Так всегда, - пробормотала Ева. - Если звонит мужчина, ему почему-то нужен Смирнов! Если звонит женщина, то же самое. Тебя! - вздохнула она, подавая сыщику трубку. - Клиент, наверное.

- Вас Адамов беспокоит, - после отрывистого приветствия нервно произнес мужчина. - Лев Назарович. Ну, вы знаете!

- Простите, не имею чести, - возразил Всеслав.

- Вы что, газет не читаете? Телевизор не смотрите? Ах, да… мою фамилию открыто не указывают, опасаются судебных исков. А меня и так уже все узнали! Известность иногда превращается в проклятие!

- Вы тот самый…

- Угадали. Я тот самый хирург-душегуб, зверски лишивший жизни собственную возлюбленную. Что, не будете теперь со мной разговаривать?

- Отчего же? Виновным человека может назвать только суд.

- Не надо лицемерить, умоляю вас! - простонал Адамов. - На меня в этом городе разве что ленивый пальцем не показывает. Москва была и осталась огромной деревней, где сплетни разносятся с быстротою молнии.

- Чем могу быть полезен? - поинтересовался Смирнов.

- Вы ведь сыщик?

- В некотором роде.

- Ну, стало быть, вы мне и нужны! Телефон ваш я узнал от одной своей клиентки, она у меня дважды оперировалась… впрочем, не важно. Вы ей помогли выпутаться из крайне щекотливой ситуации, и она порекомендовала обратиться именно к вам.

- По какому поводу? Я не адвокат.

- Я никого не убивал! - сорвался на фальцет господин Адамов. - Но милиция устанавливать истину, конечно же, не собирается. Даже если меня не арестуют, то я до конца дней не смогу отмыться от этой грязи! Вы понимаете? Мое доброе имя, карьера, репутация, семья… все, все будет разрушено! Распутайте этот жуткий клубок… я ничего не пожалею. У меня есть деньги!

- Вы хотите нанять меня?

- Да-да… Да! Нанять… простите! Господин Смирнов, я хочу нанять вас для расследования убийства моей… сотрудницы. Бедная Лялечка! Возьметесь?

- Кто такая Лялечка? - спросил сыщик.

- Лейла Садыкова… медсестра, которую убили. Так вы беретесь?

- Пока не знаю. Давайте встретимся, поговорим.

- Хорошо. Можно было бы в столовой нашей клиники.

- Нет, - отказался Всеслав. - Лучше на нейтральной территории. У вас есть машина?

- Да.

- Подъезжайте через час к бильярдной «Золотой шар». Я вас буду ждать в баре.

Господин Адамов коротко поблагодарил и положил трубку.

- Кто это был? - спросила Ева. - Голос заядлого сердцееда.

- Адамов… тот самый пластический хирург.

Ева поняла, что в театр ей сегодня придется идти одной. Может, оно и к лучшему.

- Ты уезжаешь? А театр?! - капризно надула она губки.

Это притворное недовольство не могло обмануть Смирнова. Он с детства терпеть не мог театр и все, с ним связанное, - необходимость сидеть несколько часов кряду без движения, уставившись на сцену и делая вид, что громкие крики актеров, их ужимки и нелепые жесты производят какое-то впечатление. К тому же уснуть и, не дай бог, захрапеть значило выдержать потом, в антракте или по дороге домой, длинную нелицеприятную возмущенную тираду Евы.

Всеслав любил Еву, собирался на ней жениться, хотя они уже несколько лет жили в гражданском браке, поэтому долго не решался откровенно высказать свое отношение к театру. Он запасся терпением, но… Словом, Ева обо всем догадалась и перестала его мучить.

- Ладно, - сказала она. - Придется признать, что ты не театрал. Твой культурный уровень оставляет желать лучшего, Смирнов! Однако силой загонять тебя на спектакли не только бесполезно, но и оскорбительно для актеров.

- Почему они так орут? - пытался обосновать свою позицию Всеслав. - А этот жуткий грим на их лицах напоминает боевую раскраску ирокезов!

Ева устала разубеждать его. Она смирилась. Иногда, редко, ей все же удавалось затащить Славку на какую-нибудь громкую премьеру, но его непрестанная зевота и едва скрываемая сонливость только портили ей праздничное настроение. Оживлялся сыщик в буфете и в гардеробе, предвкушая в первом случае развлечение от еды и шампанского, а во втором - скорую возможность вырваться на свободу из постылых стен.

В последнее время Ева увлеклась новшествами в театральном искусстве. Один из режиссеров-реформаторов организовал в подвальном помещении некое подобие настоящего «шекспировского» театра, со всеми атрибутами английской труппы конца шестнадцатого века. Начиная от грубо сколоченных подмостков, убогих декораций до тяжелых, многослойных костюмов на тесемках и шнурках и вычурно-нарочитой манеры игры. Некоторые костюмы, в отличие от декораций, поражали чрезмерной роскошью. Этот театр господин Букчин, режиссер и директор в одном лице, назвал «Неоглобус», намекая опять-таки на Шекспира.