— А как их можно найти?

— Они серфуют у пирса по утрам. Но только не дури, не лезь сам. Начнешь расспрашивать — наверняка нарвешься. Это все люди серьезные, понял? И ни в коем случае не давай старикану звонить в полицию. Они ни хрена не сделают, а ты пожалеешь.

Он замолчал, и Айк увидел, как текут из-под очков тоненькие струйки пота.

— Послушай, — вдруг добавил парень, — мне жаль… Я, наверное, зря сюда приехал. Просто, твоя сестра говорила… и я думал…

— Ты думал, у нас все по-другому.

Парень включил зажигание.

— Тебе, наверное, лучше всего подождать. Может, она еще объявится.

— Думаешь?

— Не знаю. Ты же все равно ничего не можешь… — и снова он не дал себе закончить.

Айк стоял в облаке пыли, поднятом «Камаро», и смотрел, как тают в горячих волнах белесые очертания машины. Лишь когда над дорогой установилось привычное марево света и пыли — постоянный знак, отмечающий границу поселка, он повернулся и пошел назад, к бензоколонке.

Теперь на крыльце собрались все старики. Стоя в тенечке, они негромко переговаривались и потягивали пиво. Когда Айк проходил мимо Гордона, тот схватил его за руку.

— Я всегда знал, что так и будет, — сказал он. — Эта девчонка нарывалась на неприятности с тех пор, как выучилась ходить. Черт, да она то и дело уматывала из дому на попутках и джинсы напяливала такие, что всю задницу обтягивали. А чего еще было ждать? Мы ее больше не увидим, малыш. Ты уж привыкай к этому.

Гордон ослабил хватку, и Айк вырвался. Он прошел через магазинчик и, остановившись на заднем крыльце, поглядел на двор. В этом дворике они с сестрой нацарапали однажды на земле свои имена, потом выкопали буквы палочками, а Эллен залила туда бензин и подожгла. Огонь уничтожил перечное деревце Гордона и опалил заднюю часть дома, прежде чем его успели потушить, но Эллен сказала, что все нормально, только пожалела, что не сгорела лавка и весь этот чертов городишко. В ушах Айка звучали ее слова, так, словно это было вчера, а когда он закрыл глаза, ему показалось, что он и сейчас чувствует на коже жар того пламени. Он спустился с крыльца на заляпанную маслом землю и принялся собирать инструменты.

В ту ночь он сказал им, что уходит, что отправляется искать Эллен.

— И на чем ты поедешь? — поинтересовался Гордон. — На «Харлее»?

Они сидели в кухне за столом. Айк слушал, как хохочет Гордон и монотонно кряхтит старенький холодильник. В воздухе стоял запах жареной курятины.

— Кто-то же должен поехать, — сказал он.

Бабка, прищурившись, глянула на него сквозь очки в украшенной стекляшками оправе. Это была хрупкая, сморщенная старушка. Она хворала и с каждым годом, казалось, делалась все меньше и меньше.

— Зачем? — спросила она.

По ее тону было понятно, что она думает иначе, чем Айк. Он отвел глаза, выскочил из-за стола и пошел к себе в комнату — посмотреть, сколько у него набралось денег.

В старую банку из-под кофе было набито почти семьсот долларов. Чему удивляться? Он уже три года как обслуживал мотоциклы, а тратить деньги здесь, в общем-то, не на что. В Кинг-Сити был книжный магазин и единственный на всю округу кинотеатр, в котором два фильма из трех шли на испанском языке, да еще был игровой автомат «бильярд» — его для заправочной станции раздобыл Хэнк. Давать бабке кое-какие деньги на аренду дома Айк начал не так давно. Сбережений было бы, конечно, намного больше, не вбухай он чертову прорву в этот «Харлей». Он разбросал деньги по кровати, пересчитал их несколько раз, затем собрал чемодан и вышел через черный ход.

На улице было темно. Айк шел вдоль изгороди из колючей проволоки, которая отделяла поселок от пустыни. Из окна дома Хэнка доносились звуки кантри, мягкий золотистый свет ложился клином на дорогу, а когда он вглядывался в темные очертания холмов там, за изгородью, то ощущал томящееся в пустыне лето. Одна из собак Гордона вылезла из-под дома и пошла за ним к магазину.

Он собирался выпить банок шесть пива, чтобы залезть в автобус уже сонным. Айк взял упаковку, оставил у кассы деньги и записку и пошел на задний дворик. Он стащил с «Накла» брезентовый чехол и сел, прижавшись спиной к стене. Любуясь, как поблескивает в лунном свете его мотоцикл, он думал, что Гордон пока присмотрит за «Харлеем». Черт, но он ведь и понятия не имеет ни что будет делать, ни сколько это займет времени. Он полагал, что если кто-то обидел твою сестру, ты должен что-то с этим делать. Для этого ведь и нужна семья. Не повезло Эллен, что у нее никого нет, кроме него.

Здесь, за стеной, было тихо, музыка едва слышалась. Он закрыл глаза, немного подождал и уловил отдаленное рокотание товарного состава, медленно карабкающегося по склону в Кинг-Сити. Айк вспомнил, как часто они с сестрой сидели во дворике и слушали эти звуки. Казалось, в них заключено какое-то обещание, потому что это были звуки движения, звуки из дальних мест. Он представил, что она сидит сейчас рядом с ним, откинув голову и полузакрыв глаза, и держит на худенькой коленке банку с пивом. Вспомнил, как возмущало всегда старуху, что Гордон разрешал им пить пиво; но ее вообще много что возмущало.

Звуки поезда становились все глуше и наконец вовсе исчезли. Кто-то выключил музыку, и теперь вокруг была только тишина — та особенная тишина, что бывает в пустыне. Он знал, что если останется ждать и дальше, то мало-помалу звезды погаснут, на горизонте забрезжит светлая полоска, а тишина все будет нарастать, пока не сделается невыносимой, и покажется, будто сама земля тяготится ею. Айк помнил, когда впервые пришло к нему это чувство. Было лето, а он простудился и лежал в постели с температурой. Посреди ночи он поднялся и прямо в пижаме и тапочках вышел к проволочному забору, отмечавшему границу участка Гордона. Он надеялся, что будет ветерок, но вокруг были только пустота, темные очертания далеких гор на фоне черного неба и оглушающая тишина. Ему вдруг показалось, что нечто живое надвигается на него, нечто, рожденное ночью, и чего следует опасаться. Айк бросился в дом, и не к себе, а в комнату Эллен. Сестра же только посмеялась и сказала, что это все жар и что слишком многого он боится — пустыни, ночи, других мальчиков в Кинг-Сити.

В другой раз она сказала, что Айк так и сгниет в пустыне, превратится в ржавую железяку, как их бабка. OEI понял сейчас, что всегда боялся этого, но боялся и уехать — так же, как испугался тогда ночи и неслышного голоса пустыни. Черт побери, это так похоже на него — всегда быть слюнтяем, а она никогда такой не была. Какое дурацкое недоразумение, что он уезжает после нее, а не наоборот.

Он выпил почти половину своего запаса, снова укрыл чехлом мотоцикл и пошел вниз по улице к окраине поселка, туда, где растаял в полуденном мареве белый «Камаро» и где в столбе света и пыли растворилась его сестра.

Сейчас, ночью, не было ни пыли, ни света. Были только пустыня, плоская и жесткая под луной, асфальтовая лента дороги да звук стучащей в ушах его собственной крови. Айк вдруг заметил приближающуюся фигуру: Гордон тяжело взбирался вверх по старой дороге. Два поселковых фонаря осветили его в последний раз, и ничего не стало видно, только шаги звучали все громче. Вот он уже стоит рядом с племянником, и оба, подвыпившие, щурятся друг на друга в полумраке.