– Не твоё дело, – отвечает она, облизывая пересохшие губы. Она смотрит на меня испуганно и напряжённо, озираясь по сторонам, видимо в опасении, что её хахаль застанет с другим. Чему я был бы несказанно рад, убив двух зайцев сразу: выпущу пар и избавлюсь от её воздыхателя.

Поцелуи для меня лишь отсрочка перед сексом. Короткое мгновение до того, как войти в вожделенное тело. Но её мне хотелось нестерпимо. Целовать. Трахать. Лизать. Прямо здесь, в коридоре отцовского дома.

За спиной послышались шаги, и готов биться об заклад, что к нам приближается её парень. По её ошалевшим от страха глазам я понимаю, что и у неё со слухом всё в порядке.

Обхватив лицо незнакомки ладонями, чтобы она не соскользнула с крючка, я накрываю её рот своим, поймав испуганный всхлип. Кажется, в то мгновение, когда наши губы соприкасаются, я ощущаю, как в меня врывается свет. Он заполняет меня до основания, вытесняя из моего естества чёрно-белые тона, раскрашивая в миллиарды других цветов. Он как огонь бежит по жилам, знакомя с новым видом энергии, и я хочу теперь жить только на ней.

– Йен, – доносится до моего сознания голос отца откуда-то издалека, вытаскивая из плена её губ, – я смотрю, ты познакомился с моей женой.

Три года спустя. Пригород Нью-Йорка

Первое, чему решил обучить меня супруг после нашей свадьбы, – это правилам этикета. Как девушка, выросшая в Бронксе и привыкшая чаще пускать в ход кулаки, нежели манеры, я была крайне далека от тех мест, где требовалось ими пользоваться. И несмотря на то, что внешне я походила на яркую обёртку от конфетки, развернув её, внутри можно было обнаружить разве что заветренный кусок морковки.

Бенджамин Сандерс считал, что его молодой супруге не подобает существовать в полном неведении о том, в какой руке держать нож, не отличать вилку для рыбы от вилки для фруктов, смеяться не к месту или не знать, чем разбавить неловкую паузу на светском рауте. Или, как раньше, бежать отворять парадную дверь впереди прислуги. Кто-то настырно барабанил в дверь кулаком, и меня это изрядно бесило, отвлекая от чтения лёжа на софе под лучами солнца, проникавшими сквозь окно. Теперь, когда у меня появился доступ к деньгам, я наконец-то смогла себе позволить жить почти беззаботно. Жаль, что это не было моим выбором.

Однако в день свадьбы я всё ещё походила на беспородную кошку, которую минуту назад подобрали с грязной улицы, принесли в дом, отмыли и накормили. Только никто не удосужился мне объяснить, какое отныне у меня положение: я всё ещё дворняжка или уже принцесса?

События разворачивались столь стремительно и непредсказуемо для меня, что я не успела осознать, в какой момент с головой нырнула в то течение, в которое меня окунула жизнь. Предварительно попытавшись в нём же меня утопить.

Этот дом недалеко от Атлантического океана, словно сошедший со страниц тех журналов, до которых я боялась дотрагиваться, дабы не испачкать их своими грязными пальчиками. Одежда, вереницей висевшая в гардеробной, куда большей по размеру, чем наша с отцом берлога в одном из самых бедных районов Нью-Йорка.  И еда. Я работала с того момента, как поняла, что могу в этой жизни полагаться лишь на себя, потому что мой папа, в отличие от меня, несмотря на свой возраст, всё время витал в облаках. Это я доставала почтовые конверты с извещениями от банков, думая, где найти средства, чтобы погасить долги. Это я слёзно заверяла хозяина трущоб, в которых мы жили, что оплата будет завтра, и в отчаянии пыталась донести это до папы. Это я готовила ужин из того, что находилось на полупустых полках, постоянно ощущая голод и несварение желудка от дешёвых некачественных продуктов.

Теперь я уже не голодала. Но счастья мне это тоже не принесло, потому что я заплатила за окружавшее меня изобилие слишком высокую цену – свою свободу. Впрочем, на счастье я вовсе и не рассчитывала, когда дала согласие мистеру Сандерсу стать его женой.

Нежданный гость, что барабанил в дверь, игнорируя звонок, явно не обладал терпением нашей горничной, которая никуда не спешила. Я направилась к входу, цокая по полу своими туфельками на каблуках. Стоило распахнуть раздражённо дверь, как моё сердце замерло. От испуга, от возбуждения или от предвкушения – не знаю сама. На пороге дома стоял незабываемый Йен Сандерс, младший сын моего мужа и истинное проклятье.

Несносный и самый самоуверенный парень на свете, считавший, что в его мире ни одна женщина не способна произнести при нём слово «нет». Впрочем, не уверена, что в этом он ошибался.

Долю секунды мы рассматривали друг друга в лучах жаркого полуденного солнца. Его светлые взъерошенные ветром волосы, загорелая кожа и яркие голубые глаза заставили мои коленки предательски подкоситься, и я приложила массу усилий, чтобы не упасть перед ним на пол и не раздвинуть ноги в стороны. Но всё же этот способ приглашения гостей в дом мой муж вряд ли оценит.

Йен мазнул по мне равнодушным взглядом, и, судя по всему, градус холода в нём не снизился ни на одно деление с того момента, как он узнал, что зажимал в углу супругу отца. Я поёжилась, и этот день уже не казался таким жарким, как мгновение назад, когда я открыла дверь и меня обдало летним зноем. Возбуждение схлынуло, оставив после себя только неловкость за неподобающие чувства.

– Скажи, чтобы занесли мои вещи, – вместо приветствия, обратившись ко мне словно к горничной, отдал он приказ.

Ударом под дых до меня доходит болезненное понимание того, что подобных мне он не считал себе ровней. Какие бы дорогие шмотки и побрякушки его отец на меня ни нацепил, для Йена Сандерса это лишь очередное доказательство моей корыстной, продажной сущности. Но разве он заметил бы меня, не будь я облачена в то маленькое и баснословно дорогое свадебное платье, что жених выбрал для меня? Как подтверждение того, что я его красивая кукла, которую он теперь волен наряжать как ему вздумается, чтобы похвалиться приобретением перед друзьями. Нет, я не сомневалась, что для парня, выросшего в богатстве, белое отребье, каким он меня считает, пустое место, которое из нуля никогда не превратится в единицу.

Сцепив зубы, я проглотила это открытие, решив для себя, что буду держаться с ним отстранённо. Всё равно Йен здесь ненадолго.

Отлепившись от стены, на которую он опирался, пока ждал, когда ему откроют дверь, он берёт что-то с противоположной стороны в руки. И до меня не сразу доходит, что этот предмет – костыли.

Его нога, затянутая в джинсы, была зафиксирована от бедра до щиколотки медицинским ортезом, но передвигался он лишь с опорой на здоровую ногу. Я слышала, что он попал в аварию, поэтому пропустил игровой сезон, но подробности в прессе не раскрывались, и я понятия не имела, насколько всё серьёзно.

Высокий, источающий мощь молодой человек, глядя на которого мне приходилось запрокидывать голову, стоя даже на двенадцатисантиметровых каблуках, теперь казался в некоторой степени уязвимым. Нога, очевидно, до конца не сгибалась и он не мог на неё ступать.

Я была наслышана о нём от прислуги, на глазах у которой он рос, от девушек, что щебетали про молодого человека на вечеринках, от его отца, что костерил сына, когда читал новости о нём в спортивной или светской хронике. И все, как один, твердили, что за его красивой мордашкой и телом греческого бога скрывается настоящее чудовище.