В тот день я сговорилась с одной старушкой, чтоб переночевать у нее в хижине — она к детям на пару дней уезжала. В уплату я обязалась набрать ей хвороста. В ту хижину девицу я и отвела.

Говорю ей: отдохни пока, а я раздобуду чего-нибудь поесть. Оделась в старушкину рогожку, замоталась платком, меч засунула в середину вязанки хвороста и водрузила ее себе на спину.

Прихожу в город, а там — батюшки светы! — дым коромыслом. В чем дело, господа хорошие, спрашиваю? Опять, говорят мне господа хорошие, дочка королевская пропала, отец с матерью с ног сбились, ищут. А сестры? — продолжаю я и углубляю.

— Ты что, тетка, спятила? — ответствуют. — Два брата у нее, старших, и никаких сестер.

Являюсь во дворец и заявляю:

— Я, бедная странница, прослышала о ваших несчастиях, не могу ли чем помочь?

Лично я бы таких заявителей гнала бы в шею. Но мне навстречу выходит вся семья. Папа с мамою, и два лба здоровых — братцы. То, что это не мачеха, видно с первого взгляда — похожи очень, только вид у королевы совершенно умученный. И от отчаяния готова она цепляться за любую соломинку. За меня, стало быть. Вернете, мол, нашу дочку, уверяет, и просите любой награды.

А есть ли, говорю, у дочки вашей какие либо особые приметы? Причем помимо внешних. Мамаша тут заплакала, и принялась пить настойку кошачьей травы, старший брат заскрежетал зубами, младший повесил голову, а папа-король мужественно произнес:

— Девочка наша всем удалась — и красавица, и умница, воспитания отменного, но имеет один недостаток — любит убегать из дому и страшная выдумщица.

— Это два недостатка, — замечаю я.

— Врет она постоянно! — гавкает старший брат, и стукает кулаком по столу. А матушка вновь начинает глотать настойку.

— Придумывает, — уточняет младший.

— О Господи, чего только она не нагородит, бывало, — вздыхает папа. — И ведь, главное, сама верит… Люди на нас как на чудищ каких смотрят…

— Ладно, — говорю, — сдается мне, что я в силах вам помочь. Только вот что…

— Денег, что ли? — подозрительно спрашивает старший принц. И осуждать его трудно — видно, многократно накалывался человек.

— Зачем же денег? Дайте мне этот флакон с кошачьей травой. Весь. Бутылку вина послаще, хересу или мадеры, что ли, и плюшек каких-нибудь…

Они удивились таким запросам, но исполнили их. А по дороге я в одном саду еще и паданцев насобирала. Вернувшись в избушку, объясняю принцессе: сейчас вечерять будем, наливаю в кружки вино, выставляю еду, в ее кружку опрастываю вдобавок почти весь флакон с настойкой, а чтоб окончательно вкус отбить, если всей сласти недостаточно, подсовываю ей яблоко побольше и посочнее. Принцесса винишко выпила, яблочко схрупала, и вскорости ее сморило. Тогда я взвалила ее на плечо и потащила во дворец. Хворост, конечно, оставить пришлось, и старушкину душегрейку тоже, иначе бы я совсем взопрела. А меч пристегнула к поясу, чтоб не мешался.

Вернула я беглую принцессу родителям — радости было! Уложили ее в собственную кровать — хрустальную, с пуховой перинкой — ну, думаю, и наплетет она историй, когда проснется! А меня пригласили отужинать, уже по-настоящему. Только младший принц, который днем больше помалкивал, полюбопытствовал:

— А что это вы с утра были на два локтя пониже и лет на тридцать постарше?

— Я, — говорю, — фея-крестная, как хочу, так и выгляжу.

— А что это, — не унимается он, — вы, фея, меч с собою таскаете?

— А это, говорю, — у меня волшебный посох такой, в оригинальном исполнении.

Сидим, ужинаем. Родители принцессы, хлебнув уже не хересу, и не под плюшки (прочие, правда, не отставали), на жизнь жалуются, спрашивают, что с дочкой делать.

— Замуж, — говорю, — ее надо при таких замашках.

— А как замуж? — вопрошает король. — За подданного — как-то неподобно. А принцам всё наследниц подавай. У нас же, сами видите, два сына, и старшенький уже женат, у него у самого дети, так что, хотя приданым мы доченьку не обидим, унаследовать королевство ей вряд ли светит.

— А вот в соседнем королевстве, — вскользь бросаю я, — недавно неженатый король объявился. Конечно, с лица он не больно хорош, да и умом не блещет…

Но они последних моих слов не слышат, потому как ликуют.

Отликовав, они, как честные люди, предложили мне награду. Скромно так — вы, феи, конечно, видали и похлеще, но — чем богаты…

— Может, останетесь? — спрашивает младший принц.

— Нет, — говорю. — Неотложные дела призывают. — Поскольку, когда они раскусят, кого я им сосватала, желательно мне оказаться от дворца и от королевства как можно дальше.

Награду, правда, я от них взяла. Частично наличными, частично чеками на предъявителя в «Магический банк Голдмана» — у них повсюду филиалы есть. А также коня. И тронулась себе дальше, с возможной скоростью и хоронясь от людей по-прежнему. Одинокую девушку обидеть всякий норовит, особенно если при ней кошелек и хорошая лошадь. Проехала это королевство, а потом еще одно, и еще, и оказалась на Ближнедальнем Востоке. Потом я не раз там бывала, но про это — на других перекурах. А покамест скажу, что стран там великое множество.

Государство, куда я попала, было басурманское. Правда, оно не шибко отличалось от виденных мной прежде. Называлось оно на басурманском языке султанат, и, правил там, угадали, султан. С ним мне знакомиться никакого интересу не было, и решила я передохнуть. Сняла себе домик с садом, прислуги не держала, за покупками ходила сама. И вот однажды возвращаюсь я с базара — и вижу: у дувала, что вокруг сада моего, сидит молодой человек и рыдмя рыдает. И призывает кары небесные на тех, кто не имел никакого сострадания к его горю, страшней которого нет па свете. Мне бы мимо пройти, а черт дернул спросить:

— Что за горе такое?

— Выслушай мою историю, — говорит, — о дочь своей матери, и если сердце у тебя не разорвется, значит, в груди у тебя камень!

Зашли мы в сад, я, как хорошая хозяйка, выставила пожевать и запить, и он начал:

— Ты, может быть, не поверишь, видя мое нынешнее жалкое состояние, что я — единственный сын шаха некоей отдаленной страны…

— В это я как раз поверить могу, — проворчала я, но он не слушал.

— Я взрастал на груди у отца в неге и холе, но, войдя в совершенный возраст, поддался страсти к путешествиям и упросил разрешения посетить иные края. Везде, где останавливался я, бывал могучим потоком на ристалище щедрости, ибо отец дал мне с собою сокровища, достойные шахзаде. Так было и в султанате. Всех кругом оделял я золотом и одеяниями, богатым давал милостыню, а бедным — подарки. И однажды, когда киноварь лучей вознесла знамена над зубцами столпов земли, когда румийская рать отвоевала день у сжигающих мир эфиопов…

— Погоди-погоди, я чего-то не понимаю…

— Так вот, однажды утром, прогуливаясь по улице, я увидел дочь султана, которую на носилках несли в баню. О, если б ты знала, о незнакомка, как прекрасна эта дева, подобная тысяче кумиров! Голова у нее круглая, щеки точно розы, шея короткая, на нее ста складочками ложится двойной подбородок. И пупок ее подобен чаше для благовоний, и бедра — словно два одногорбых верблюда, и ноги, как концы курдюка, и она не могла ни стоять, ни ходить из-за своей изнеженности. О чужеземка! По лицу твоему вижу, что один лишь мой рассказ о ее красоте поразил тебя до глубины души, а если бы ты видела ее воочию, как видел я! Преграда встала между мною и моим разумом, и разгорелась во мне любовь, весьма великая. Я решил посвататься к деве, ибо род мой знатен и я не выскочка. Но горе мне! Вот что я узнал. У царевны есть нянька, некрасивая и нечестивая, злонравная и злоречивая, да еще и зловредная, но весьма искусная в чародействе, так что и султан, и все его поданные в ее руках, а о девушке и поминать не стоит. И вот какой закон положила нянька-злодейка. Каждый, кто к царевне сватается, должен выполнить три условия. Первое — необъезженного коня объездить, второе — победить могучего воина, и третье — отгадать загадку. А кто не справится — тех злодейка-нянька в темницу сажает и выкуп требует. А кто не сможет заплатить — тому голову долой!