000 книг, около 4000 рукописей на древнееврейском языке и на идиш, а также нескольких тысяч листов с рукописными поучениями, письмами и другими материалами: все это некогда составляло библиотеку пятого Любавичского ребе Шолом-Дов-Бер Шнеерсона (1860–1920), главы одного из направлений в хасидизме[2], центр которого ныне располагается в Бруклине. Во время Первой мировой войны Шнеерсон, опасаясь за судьбу своего собрания в связи с приближением линии фронта, отправил книги в Москву на сохранение. Предметом спора стали также манускрипты и другие рукописные документы, собранные Йосефом Ицхоком Шнеерсоном – шестым Любавичским ребе, преемником Шолом-Дов-Бер Шнеерсона. В 1933 году он переправил свой архив в Варшаву, где собрание попало в руки немцев, занявших город после начала Второй мировой войны. Самому Йосефу Ицхоку Шнеерсону в 1940 году удалось бежать в США. После поражения Германии архив был конфискован советскими оккупационными властями в составе других немецких материалов по еврейским делам. Некоторые протестующие утверждали, что евреи в США претендуют на оба собрания, так как входящие в них книги и рукописи хранят тайну кровавого навета[3].

Слухи о ритуальных убийствах евреями христиан, особенно мальчиков и девочек, восходят к Средневековью. Первые обвинения против евреев были выдвинуты в XII веке в Англии: утверждалось, будто они убивают христианских детей, пародируя тем самым Страсти Христовы. К середине XIII века убежденность в том, что евреи убивают христиан согласно предписаниям иудаизма, распространилась по Европейскому континенту. Теперь евреев обвиняли в том, что они используют кровь иноверцев, подмешивая ее в мацу, для совершения определенных ритуалов, в том числе свадьбы и обрезания. Обвинения в ритуальном убийстве – «кровавый навет» – стали звучать особенно громко накануне Четвертого Латеранского собора католической церкви (1215). Собор принял доктрину пресуществления, в соответствии с которой хлеб и вино, преподносимые верующим во время таинства Евхаристии, превращаются в Тело и Кровь Христову. Некоторые историки утверждают, что употребление в пищу крови и плоти спасителя христиан было плохо воспринято верующими и те спроецировали на евреев собственное недозволенное поведение, осознаваемое ими как ритуальный каннибализм. Вот что пишет, в частности, Х. Валсер Смит:

Ключом… служит психологический процесс «проекции»: один человек приписывает другому то, о чем думает или что делает он сам. Этот механизм психологической защиты бывает особенно действенным в том случае, когда мысли или действия человека расцениваются как постыдные им самим и его окружением. Если рассуждать в этом духе, ритуал, во время которого Тело и Кровь Христова употребляются наподобие еды и питья и приносятся в жертву Богу, вызывает беспокойство. И источник этого беспокойства нашли в евреях[4].

Высокопоставленные церковные иерархи боролись с мифом о кровавом навете, который глубоко укоренился в светской культуре и нашел отражение в поучениях многих священников позднесредневекового периода [Walser Smith 2002: 263–281]. Папские буллы и эдикты неизменно гласили, что евреи неповинны в осквернении гостии и не используют кровь христиан для приготовления мацы. В середине XIII века Иннокентий IV первым из пап публично выступил против обвинений в ритуальном убийстве, и его преемники постоянно осуждали кровавый навет; это продолжалось и в ХХ веке (см. Документы 1 и 2). Как мы видим, Ватикан считал необходимым обращаться к этому вопросу на протяжении многих веков. Это говорит о том, как трудно было искоренить убежденность в совершении евреями ритуальных убийств, присущую не только пастве, но и священству, а также о том, что церковь не могла остановить антиеврейские выходки. Исчезновение ребенка, особенно весной, между днями еврейской и христианской Пасхи, часто было достаточным поводом для волнений в связи с ритуальным убийством. Если же мертвый ребенок оказывался искалеченным или у него отсутствовали части тела, местные власти задерживали евреев, пытали их, а нередко и казнили. Подозрения относительно участия евреев в этих предполагаемых убийствах приводили к тому, что христиане безнаказанно нападали на евреев, проживавших рядом с ними, и добивались принятия законов об изгнании евреев: это в особенности касалось германоязычных стран. Самый известный случай кровавого навета произошел в 1475 году в Тренте, когда восемнадцать евреев подверглись страшной пытке «страппадо»[5]и признались в убийстве двухлетнего ребенка, после чего были публично сожжены [Hsia 1992].

Начиная с XVI века обвинения в ритуальном убийстве, однако, становятся все более редкими, если говорить о Западной и Центральной Европе. Возникновение лютеранства, отвергавшего пресуществление, подорвало теологические основы кровавого навета; этому способствовало также появление христианских ученых, способных читать древнееврейские тексты в оригинале. Кроме того, судебные органы в германоязычных странах отвергали физическое давление и пытки как способ получения признания – а между тем они традиционно служили для доказательства «истинности» кровавого навета. Конечно, некоторые протестантские теологи и интеллектуалы продолжали верить в совершение евреями ритуальных убийств, но в целом существование кровавого навета теперь считалось бесспорным лишь в католических странах Европы, особенно в Речи Посполитой, где к XVII веку сосредоточилась основная масса европейских евреев[6]. Евреи постепенно мигрировали на восток: причиной стали законодательные акты об их изгнании, принимавшиеся в германских государствах, и экономические возможности, которые предоставляла Восточная Европа. С ними перемещался и миф о кровавом навете.

Недавние исследования показывают, что представления о кровавом навете владели умами священников и мирян Восточной Европы еще много столетий спустя после того, как они стали исчезать в западных странах [Maciejko 2010; Guldon, Wijaczka 1995; Węgrzynek 1995; Tollet 2000; Šiaučiūnaitė-Verbickienė 2008; Wijaczka 2003]. По словам М. Тетер, обвинения в ритуальном убийстве стали распространяться в Речи Посполитой на протяжении XVI века и выдвигались в ее восточных областях вплоть до конца XVIII века. Тетер также отмечает, что случаи кровавого навета отмечались в западных областях страны в течение XVII и XVIII веков, заменив собой обвинения в ритуальном осквернении гостии. До XVII века дела об осквернении гостии в массовом порядке рассматривались как церковными, так и светскими судами на Святой неделе. Однако в XVII и XVIII веках евреев чаще обвиняли в ритуальном убийстве, а не в святотатстве [Teter 2011: 183, 209–210].

XIX век принес новый всплеск обвинений в ритуальном убийстве, если говорить о Центральной Европе. Только в 1890-х годах было отмечено 79 таких случаев, преимущественно в Германии и Австро-Венгрии (Венгрия, Богемия, Моравия), но также в Болгарии, Сербии и Румынии, причем обвинения выдвигались и протестантами, и католиками, и православными [Walser Smith 2002: 123]. В этом же столетии миф о ритуальном убийстве приобрел определенную популярность в США [Rockaway, Gutfeld 2002: 355–381].

Историки склонны связывать это с появлением антисемитизма современного вида. В отличие от