Звук взрывающегося черепа — гулкий бас, всасывающий в себя все остальные звуки, поэтому мгновение после взрыва слышна только тишина. Затем тишина рассыпается на крики. Трамвай дергается и останавливается, Недждет по инерции чуть не падает. Упасть в давке — верная смерть. Недждет не может дотянуться до поручней и потому опирается на орущих пассажиров. Толпа бьется о закрытые двери. Давка удерживает обезглавленную женщину в вертикальном положении. Парень в элегантном бархатном костюме кричит, как сумасшедший, пронзительным голосом. Половина лилового пиджака стала темно-красной и блестящей. Недждет чувствует на лице влагу, но не может поднять руку, чтобы проверить, что это, или вытереть. Дверь со вздохом открывается. Толпа напирает так, что Недждет боится, как бы не расщепились ребра. Затем он вываливается на улицу, не ощущая ни цели, ни направления, лишь желание покинуть трамвай.

Вагоновожатая двигается от одной группы пассажиров к другой, спрашивая, все ли на месте, не пострадал ли кто-то? На самом деле она ничего не может сделать, но как представитель городского муниципального транспорта должна хоть что-то предпринять, поэтому раздает влажные салфетки, доставая их из пластиковой тубы, лежащей в большой зеленой сумке. Недждет восхищен: в трамвае только что подорвала себя смертница, а вагоновожатая не забыла прихватить с собой сумку.

Влажная салфетка пахнет лимоном. Для Недждета этот сложенный белый конус — самое чистое и святое, что он когда-либо видел.

— Пожалуйста, отойдите от трамвая, — говорит вагоновожатая, пока он любуется маленьким кусочком прохладной цитрусовой белизны. — Взрыв может быть не один.

На ней дорогой платок «Эрмес». В памяти Недждета возникает еще другой платок, хиджаб, который он видел на голове той женщины. В последний миг он видел задумчивое сожаление на ее лице, которое рассеялось, словно она получила откровение относительно какой-то давнишней семейной драмы. Женщина улыбнулась. А потом коснулась украшения на шее.

Пассажиры присаживаются на корточки вокруг школьников, пытаясь успокоить детей, чтобы те не плакали, предлагают обнять их. Вы что, не видите, что кровь на ваших лицах пугает их еще сильнее, думает Недждет. Он вспоминает, как в лицо ему брызнула теплая жидкость. Смотрит на влажную салфетку, которую скомкал в руке. Она не красная. Это была не кровь.

Все поднимают головы на звук вертолета. Он скользит над крышами, заглушая разговоры и звонки мобильных. Теперь вой сирен звучит поверх обычного утреннего шума автомобилей. Полиция приедет раньше машин скорой помощи. Недждет не хочет общаться с полицией. У него при себе удостоверение личности, как и у всех. Полиция просканирует его. Они прочтут углеродный дебет, который он использовал, чтобы купить утром билет, получение наличных прошлой ночью и еще один углеродный дебет вчера вечером в восемнадцать тридцать. Могут спросить про наличку. Наличные деньги «серые», но пока что не запрещены законом.

Это ваш нынешний адрес?

Нет, я проживаю в старом доме дервиша Адема Деде[1]в Эскикей. Со своим братом.

А кто ваш брат? Здесь у них могут возникнуть новые вопросы.

Исмет заменил висячий замок новокупленным. Яркая медь, золотая медаль на цепочке. Закрытые ставнями балкончики текке[2]нависали над ступеньками, это был отдельный затененный вход за контейнерами для отходов чайной «Фатхи Бей», вонючими и засаленными от грязного воздуха из кухонной вытяжки. Дверь была из старого оттоманского дерева, серого и потрескавшегося за несколько веков летней жары и зимней влажности, искусно украшенная орнаментом из тюльпанов и роз. Дверь, ведущая в тайны. Она открывалась в полумрак и кисловатый запах голубиного помета. Недждет осторожно шагнул в обволакивающую темноту. Свет проникал сквозь щели через закрытые и запертые оконные ставни.

— Нам не стоило этого делать, — прошептал Недждет. Архитектура располагала к шепоту. — Здесь живут люди.

— Какой-то пожилой грек да супружеская чета в передней части дома. А еще одинокая девушка-секретарь. Да еще та лавка для богохульников на месте семахане.[3]В конечном итоге мы с этим разберемся. А это крыло, брошенное гнить на пятьдесят лет, попросту разваливается. — Исмет с гордостью стоял в центре комнаты. Он уже ощущал себя тут хозяином. — Это преступление. Всевышний хочет, чтобы здесь было все как раньше. Именно сюда мы приведем братьев. Только посмотри!

Исмет распахнул такую же дверь в противоположной стене пыльной комнаты. В комнату хлынул цвет, и не только он: пышная зелень подстриженного самшита, запах нагретого на солнце дерева, журчание воды и внезапное пение птиц. Должно быть, Исмет открыл дверь в рай.

Сад был всего шесть шагов в ширину, но вместил целую вселенную. Дворик огибала крытая галерея со стенами, облицованными керамической плиткой из мастерских Изника,[4]в которой можно было найти укрытие от солнца и непогоды в любое время года. Фонтан — монолитный островок нагретого солнцем мрамора, вода стекала с резных лепестков кувшинки в чашу. Изумрудно-зеленая ящерица очнулась от отдыха на солнце, метнулась вдоль зубчатого края и скрылась в тени под фонтаном. На небольших клумбах, огороженных деревянными планками, росли высокие прохладные травы. Почва была здесь темной и жирной, словно шоколад. Настоящий ботанический сад. Ласточки кружили и рассаживались вдоль деревянного балкончика прямо над крытой галереей. Их крики наполняли воздух. На мраморной скамейке желтел на солнце вчерашний выпуск газеты «Джумхуриет».

— Все так, как было, — сказал Исмет. — Редевелоперы, занимавшиеся вторичной застройкой, так и не удосужились зайти на задний двор. Старые обители используются под склад, но мы все вычистим.

— Кто-то присматривает за этим местом, — заметил Недждет. Он мог представить себя здесь. Он приходил бы сюда по вечерам, когда свет переливается через крышу и падает на ту скамейку единственным солнечным пятном. Сидел бы там и курил травку. Отличное место для того, чтобы курить.

— Нам тут будет хорошо. — Исмет посмотрел на нависающие балкончики и маленький голубой прямоугольник неба. — Я позабочусь о тебе.

Недждет не хочет, чтобы полиция узнала, что он переехал в дом дервиша, который его брат намерен превратить в обитель тайного мусульманского ордена (он и сам к нему принадлежит). Полицейские считают, что тайные мусульманские ордена взрывают трамваи. А если они проверят старый адрес, то выяснят, что натворил Недждет там, в квартале Башибююк, и почему Исмет Хасгюлер взял родного брата под опеку. Нет, он хочет тихо и спокойно добраться до работы. Нет, господа полицейские, спасибо.

Воздух над дымившимся трамваем сгущается, наполнившись жужжанием насекомых. Ройботы. Эти устройства размером с комара могут соединяться в разные формы для разных целей. Над проспектом Неджатибей они сливаются, словно дождевые капли, в судебно-медицинские приборы размером с воробья, которые благодаря жужжащим лопастям порхают среди круживших голубей, берут образцы воздуха на химические индикаторы, считывают с машин и личных цептепов логи передвижений, воспроизводя картину преступления, выискивают уцелевших пассажиров трамвая и фотографируют их лица, перемазанные кровью и копотью.