этого клочка земли. После такого, наверное, полагалось уверовать в каждое слово местной легенды и оставить проклятое поле в покое, но Игнат Фёдорович счёл это для себя невозможным. Ведьмина земля… Да как бы не так!

— Остатки урожая будем убирать? — осторожно поинтересовался Константин, глядя на свирепое лицо директора.

— А смысл из-за десятка колосков комбайн туда гнать? — скрипнул зубами Игнат Фёдорович. — Давай туда бульдозер и ребят, расчищайте всё, чтобы и воспоминания об этой горелой коряге не осталось.

* * *

На попытки подчинить себе непокорный клочок земли упрямый предприниматель потратил несколько лет. Урожаи были, но такие скудные, что совершенно не окупали затраты. То ливни вымоют всё до голой земли, то ветер бережно уложит сочные стебли ровным ковром, после чего дожди и жаркое солнце сгноят всё на корню. А хуже всего было то, что у Игната Фёдоровича здоровье основательно подпортилось, причём довольно быстро. На любые изменения погоды его так ломать начало, будто кто-то суставы изо всех сил выкручивает да при этом ещё и по голове стучит чем-то мягким, но тяжёлым. И врачи только руками разводят — мол, нормально всё, только непонятно, откуда боли берутся.

Веселина Георгиевна к тому времени, когда Игнат Фёдорович вспомнил о ней, уже не вставала с постели, но упрёк в её ясном, живом взгляде читался безошибочно.

— Ни себе, ни людям. Жадный ты человек и глупый, но тебя уже не изменишь, как и того, что ты натворил. Знал ведь, что дерево это непростое? Знал. И всё одно руки свои загребущие туда потянул. Ну а теперь и ноги протянешь, как пить дать.

— Ну так а что делать-то? — насупился бизнесмен. — Второй год это проклятое поле не трогаем, а меня так и крутит.

— И будет крутить. Ты окромя себя вообще видишь что-нибудь? Нет? Думаешь, только ты страдаешь? А тебе ведомо, что на селе у нас творится? Пройди по дворам, поспрошай. Яблони пустые уж который год стоят. В огородах то медвёдка, то ещё напасть какая-нибудь. Винограда нет. Абрикосов нет. Вишня не родит. Картоха с фасолину. Огурцы — горечь сплошная, что с ними не делай. Помидоры чернеют ещё зелёными. Цветы и те погибли все. То сушит, то заливает… Зато сорняк прёт так, что хоть им только и питайся да любуйся. Нехорошее ты дело сделал людям, понимаешь?

— Да как исправить-то это?

— А никак, говорю же. Отстань от земли этой, брось её. Ежели где корешок от дерева живой остался, то есть надёжа, что со временем само всё поправится, а так…

— А зачем же ты, старая, говорила, чтобы я к тебе пришёл, когда совсем худо станет, если не можешь ничего? — разозлился мужчина.

— Дак посмотреть просто хотелось, как ты, дурень жадный, мучаешься, — горько усмехнулась старушка. — А силой изменить что-то или помочь тебе я не обладаю, если ты за этим шёл. Чужая это земля, тебе же говорили. Вот у хозяйки истинной теперь и проси прощения да спасения.

Игнат Фёдорович не сказал ей обидных слов только потому, что побоялся ещё какую-нибудь беду на себя накликать. Дверью, правда, очень громко хлопнул, чтобы показать своё недовольство.

Болел он долго, но участок этот так никому и не продал, чтобы новый хозяин ненароком не уничтожил слабую надежду на избавление от напастей. Просто оставил землю в покое, как старуха посоветовала, и со временем силы природные нашли для себя новое вместилище. Даже не одно, а сразу несколько. Не один год миновал, но на месте Чёрного поля выросла рощица. То ли семена с того старого дерева дали всходы, то ли от корней выживших поросль пошла — какая разница, если потихоньку всё на свои места начало возвращаться?

Фирма вместе со всеми сельхозугодьями перешла потом по наследству сыновьям Игната Фёдоровича. Они не верили во всякие сказки про ведьм и магию, а наказ покойного отца не трогать проклятый участок выполняли только потому, что не хотели вкладывать деньги в расчистку земли от деревьев. Со временем они то ли бесплатно передали, то ли продали эту землю местной администрации, чтобы не платить налоги за бесполезный кусок земли. Добрые люди сразу же натаскали туда семян и корешков краснокнижных растений — где такие растут, там земля законом охраняется и не возделывается. Авось к заповедной обители природных сил никто больше свои руки не потянет.