Стоял жутко ясный морозный день: синее небо, серебряное солнце, пар изо рта. Я прошла мимо «Феникса» и «Бэйвью». В просвете между стенами церкви Сент-Джонз и видеопроката, за бухтой белели заснеженные горы острова, где похоронена моя приемная мать. Вдоль дамбы шли люди, переходили дорогу, устремляясь к магазинам. У всех машин и автобусов вокруг выхлопных труб вились дымки. Какой-то мужчина в автомобиле на другой стороне дороги помахал мне. Я помахала в ответ. Это был Рэмрейдер, мой инструктор по вождению, – он проводил занятие. Рыболовецкое суденышко, на мачте которого горел сигнальный огонь, входило в бухту. Я остановилась, наблюдая, как оно следует к подъездным путям на пирсе. Глубоко вдохнула яркое утро и прикурила «Силк кат» от золоченой зажигалки.

На железнодорожной станции поменяла кассету – поставила Music Revelation Ensemble – и посмотрела на часы. Я знала, что мой приемный отец сейчас далеко, в пути – ведет утренний поезд через перевал, поэтому пересекла площадь. На рождественской елке все еще горели лампочки, обычные, бытовые, но разных цветов. Здесь неподалеку был телефон-автомат, и я свернула за угол, как делала уже восемь лет.

Остановилась у парковки супермаркета, чтоб докурить «Силк кат», а когда вступили ударные, после басового соло в Bodytalk, направилась сквозь автоматические раздвижные двери, прямо к журналу прихода и ухода. И конечно же, Прихвостень уже сторожил там, приблизил свой рот к моему уху и выхватил наушник.

– Ты опоздала на сорок пять минут, – услышала я. Он говорил с южным акцентом. – Что, Христос уже родился? – съязвил он, кивая на куртку и плеер.

Я сунула наушник обратно и прошла в женскую раздевалку.

Там Ланна из кондитерского облизывала пальцы, все в сахаре после укладывания пончиков.

– Откуда куртка? – спросила она.

Я накинула обнову ей на плечи. Пощупав кожу, она спросила, уж не подарок ли это моего парня. Ланна назвала Его по имени. Я открыла свой шкафчик и вынула нейлоновую форму, фартук, скатанные в комок колготки и школьного фасона туфли. Увидев форму, чуть не повернулась, чтобы сказать Ланне: «Он мертв». Она забавлялась с плеером, мотая пленку вперед. Композиция Music Revelation Ensemble будто доносился из далекого далека. Ланна все тараторила, жалуясь, что ее продержали в кондитерском больше пяти часов без перерыва – разве это по закону?

– А ты Ему уже все подарки купила? – поинтересовалась она.

Я кивнула, стаскивая с себя вельветовые брюки, затем, расстегнув пуговицы, сняла рубашку. Показался корсаж. Я натянула коричневатые колготки, напялила форму Ланна застегнула мне ворот, разгладила ладонями нейлон. Затем аккуратно, покусывая губу, помогла снять серьги. Носить украшения на работе не разрешалось.

– И охота тебе заморочиваться, вешать на себя всякие цацки, Морверн? – заметила она.

Я убрала куртку и плеер в свой шкафчик.

– Классные. И эта штучка тоже, – похвалила Ланна, показывая на корсаж.

Она завела речь про то, не сходить ли нам в «Западню», раз впереди выходные, целых три дня. Упьемся в хлам после закрытия. Она встретит меня с пляжной сумкой – прихватит туфли и то маленькое черное платье, правда, там дырочка на плече. Переоденусь в сортире на северном пирсе. Я кивнула, она назначила время и место встречи и показала початую бутылку ликера «Саутерн комфорт», припрятанную в ее шкафчике. Прикурила «Регал» и дала мне сделать затяжку. Я снова кивнула, улыбаясь.

Внизу, в отделе, был сущий ад. Разболтай ушел, и на полки выложили слишком много зелени. Товар рассыпался на пол, под ноги покупателям. Я опустилась на колени, подобрала все и распихала по полкам, в самую глубину. Никогда мне ногти не отрастить с этой работой: опять все руки грязные.

Спускаясь по коридору к холодильникам, налетела на Разболтал, который попытался спустить на меня всех собак за опоздание, но я не стала слушать – слишком была голодна. Тиснула слив, протерла их подолом передника. Жевала наклоняясь, чтобы сок капал на пол. Нагрузила шестиколесную тележку развесной морковью, фасованными помидорами, салатом и крессом, развесными грибами, кульками и пакетами.

В коридоре показался Улыбчик, кативший тележку с грудой пустых коробок. Ломая картонные упаковки, прежде чем отправить их под пресс, он спросил:

– Идешь куда-нибудь вечером?

– М-м-м…

– В «Западню»?

– Угу.

Я толкала тележку по проходу между покупателей. Вываливая морковь из поддона, подпирала его бедром, и он чуть не соскочил. Улыбчик протолкнулся с тележкой, нагруженной выше моего роста фасовками с ягодой. Он громко обсуждал с Тенью, укладчиком из соседнего отдела, прошлые выходные в «Западне».

Пустую тару я отвезла к упаковочному прессу. Составила поддоны, сложила деревянные ящики у служебного лифта, раскурочила картонные коробки, стараясь не поранить пальцы медными скобами. Загрузила картонки в пресс и включила его. Когда прибыл Улыбчик, протянула ему список на обрывке картона:

3 «делишес»

3 «грэнни смит»

2 новозеландских

лимоны развесные/ фасованные

апельсины дюжинами + полудюжинами

развесной чеснок

авокадо

Улыбчик завел разговор о Разболтае: вот бы мне стать заведующей отделом. Я только посмотрела на него и хмыкнула. Это с моими-то дисциплинарными взысканиями? Да я достала Прихвостня. Не видать мне повышения никогда.

Улыбчик принялся укладывать полные поддоны и коробки в свою тележку. Ведь его тару я уже разобрала и отправилась за новой партией овощей и ягод, предоставив ему разбираться с зеленью.

Ровно через четыре часа я подгребла в столовую, закурив от золоченой зажигалки «Силк кат», прежде чем подняться по лестнице. Взяла два мясных рулета, полила их кетчупом и подсела к кассирше Шейле Текиле.

– Новая куртка? Видела, как ты в ней пришла, – сказала она.

– Угу, – буркнула я.

– Что делаешь на Рождество? К Рыжему Ханне съездишь?

– М-м-м.

– После работы идешь куда-нибудь?

– М-м-м.

– В «Западню»?

– Угу.

– Здорово. Я тоже. Вечерком, значит, свидимся.

Мы с Шейлой Текилой из одной тусовки, девчонки из Комплекса. Только общение почти прекратилось, когда я стала встречаться с Ним, наблюдая, как Он собирает модель на чердаке. Благодаря высокому росту я начала подрабатывать в супермаркете, едва мне исполнилось тринадцать; за год втянулась. Супермаркет закрывает глаза на твой возраст, выжимая из тебя все, что можно. На учебу времени не остается, когда работаешь каждый вечер и по выходным. Управляющий нанимает тебя на все свободное время, платит наличкой, чистыми, никакой страховки, так что лет в пятнадцать или шестнадцать ты переходишь на полную ставку в начале лета и в школу уже не возвращаешься.