Последним Смертным мечом Устава Фэнера был Фанальд из Кон-Вора, погибший при Сковывании. Вепрев плащ Дестрианта последним надевал Ипшанк из Корелри, который пропал без вести во время Последнего Побега Манаска на Ледовых полях Стратема. Другой человек был готов принять этот титул, но его изгнали из клира, а имя его вычеркнули из всех записей. Известно, однако, что он был родом из Унты; в юности промышлял воровством на зловонных улочках столицы, а также — что отлучение сопровождалось невиданной карой со стороны Устава Фэнера…

Биррин Тунд. Храмовые биографии

Если только можете, дорогие мои друзья, старайтесь не оказываться в осаждённом городе.

Убиласт (Безногий)

В таверне, занимавшей весь юго-восточный угол старой Даруджийской улицы, было не больше полудюжины посетителей, почти все — чужеземцы, которые, как и Остряк, оказались теперь в ловушке. Паннионская армия под стенами Капастана уже больше пяти дней ничего не предпринимала. Поговаривали, что за гребнем на севере видели тучи пыли, которые означали… что-то. Но это было уже несколько дней назад, и с тех пор ничего не случилось.

Чего ждал септарх Кульпат, не знал никто, зато догадок было хоть отбавляй. Баржи перевозили всё больше и больше тенескаури через реку, так что уже казалось, будто половина населения империи вступила в крестьянскую армию.

— Их такая прорва, — сказал кто-то колокол назад, — что каждому достанется разве что по кусочку капастанца.

Посмеялся над шуткой один лишь Остряк.

Капитан сидел за столом у входа, опершись спиной на грубо оштукатуренный, укреплённый балками дверной проём, слева от самой двери, лицом к низкому главному залу таверны. По земляному полу под столами кралась мышь, перебегала из тени в тень, скользила среди сапог и ботинок посетителей.

Остряк следил за её странствием из-под полуопущенных век. На кухне ещё можно было раздобыть порядочно еды — так ему, во всяком случае, подсказывал нос. Однако Остряк отлично понимал, что, если осада затянется, этому изобилию быстро настанет конец.

Его взгляд метнулся к закопчённым стропилам, где спала, свесив лапы с перекладины, местная кошка. Охотилась она, похоже, только во сне. По крайней мере, сейчас.

Мышь добралась до подножки у стойки и двинулась вдоль неё ко входу в кухню.

Остряк вновь пригубил разведённого вина — воды в кубке было уже явно больше; паннионцы сжали хватку на горле города почти неделю назад. Остальные шесть посетителей сидели поодиночке за столами или опирались на стойку. Временами они обменивались словом-другим, как правило, бессмысленными комментариями, на которые редко отвечали чем-то большим, чем хмыканьем.

Остряк приметил, что днём и по ночам в таверне собирались два разных типа людей. Сейчас он смотрел на первых — эти чуть ли не жили в общем зале, медленно потягивали вино и эль. Они были чужими в Капастане, не имели приятелей, зато передружились между собой, пусть и объединяло их лишь совместное ничегонеделание. К ночи начнут подходить другие. Крикливые, драчливые, они затаскивали внутрь уличных шлюх и швыряли свои монеты на столы так, будто думать не думали о завтрашнем дне. В них кипела энергия отчаяния, лихой привет, брошенный в лицо Худу. «Мы — твои, костяной ублюдок, — будто говорили они. — Но не раньше рассвета!»

Они кипели, текли, словно пенное море среди неподвижных, безразличных камней — молчаливых, одиноких посетителей дневного времени.

Море и камни. Море пускается в пляс перед лицом Худа, лишь только он оказывается поблизости. Камни уже так давно смотрят в глаза этому ублюдку, что им лень даже пошевелиться, не то что плясать. Море громогласно хохочет над собственными шутками. Камни со скрежетом бросят одну фразу, которой хватит, чтобы весь зал замолчал. «Разве что по кусочку капастанца…»

В следующий раз лучше буду держать язык за зубами.

Кошка встрепенулась на балке, потянулась так, что чёрные полоски волнами побежали по бурому меху. Свесила голову вниз, приподняв уши.

Мышь замерла на пороге кухни.

Остряк тихонько присвистнул.

Кошка посмотрела на него.

Мышь метнулась в кухню и скрылась из виду.

С громким скрипом дверь таверны распахнулась внутрь. Вошёл Бук, встретился взглядом с Остряком, затем устало опустился на стул рядом.

— Ты очень предсказуем, — пробормотал пожилой мужчина и жестом заказал ещё два кубка, как только поймал взгляд кабатчика.

— Ага, — отозвался Остряк. — Я — камень.

— Камень, значит? Скорей уж толстая игуана на камне. А когда придёт большая волна…

— Худ с ним. Ладно, ты меня нашёл, Бук. Что дальше?

— Просто хотел поблагодарить тебя за помощь, Остряк.

— Это что, была ирония, старик? Ещё немного потренируешься и…

— На самом деле я почти серьёзно. Мутная вода, которую ты мне дал выпить, — зелье Керули — оно просто чудеса творит. — На узком лице Бука возникла хитрая улыбка. — Чудеса…

— Рад слышать, что тебе лучше. Есть ещё новости, потрясающие основы мироустройства? Если нет…

Бук откинулся на спинку, чтобы дать кабатчику поставить на стол два кубка, а когда тот заковылял прочь, сказал:

— Я встречался со старейшинами Лагерей. Поначалу они хотели идти прямо к князю…

— Но потом опомнились.

— Пришлось их слегка подтолкнуть.

— Значит, теперь у тебя есть всё, чтобы не дать этому чокнутому евнуху играть в привратника у Худовых врат. Хорошо. Нельзя допустить панику на улицах, когда четверть миллиона паннионцев осаждают город.

Бук прищурился и посмотрел на Остряка.

— Так и думал, что покой тебе больше по душе.

— Ну вот, уже лучше.

— Но мне всё равно нужна твоя помощь.

— Не пойму, в чём, Бук. Если только ты не хочешь, чтобы я дверь высадил и снёс Корбалу Брошу голову с плеч. Но тогда тебе нужно будет отвлечь Бошелена. Поджечь его, например. Мне много времени не нужно. Главное — подобрать момент. Скажем, когда стены пробьют и на улицы хлынут тенескаури. Тогда мы возьмёмся за руки и пойдём к Худу вместе, распевая весёлые песенки.

Бук ухмыльнулся, салютуя кубком.

— Идёт, — сказал он и выпил.

Остряк осушил свою чашу, потянулся за другой.

— Ты знаешь, где меня найти, — буркнул он некоторое время спустя.

— Пока не нахлынет волна.

Кошка спрыгнула с балки, метнулась вперёд и зажала лапой таракана. Начала с ним играть.