– Не мне решать, – коротко бросил ей Главный. – Там будет видно. Все материалы на тебя я придержу у себя. Дальше они никуда не пойдут – пока. А ты отправляйся работать. И не вздумай пуститься в бега. Нужна будешь, вызову. Все, – отрезал он и уткнулся в какие-то документы…

Она оказалась нужна уже в свою следующую смену. В отличие от первой встречи на этот раз Главный мучил ее вопросами часа полтора.

«Сколько раз вступала в интимные связи с заключенными?» – «Только два раза». – «Врешь, овца шелудивая! Мне известно как минимум о четырех таких случаях». – «Но ведь это неправда! Это поклеп!»

«Какие лекарства передавала своим пациентам?» – «Один раз – оксибутират натрия, еще пару раз реланиум». – «А еще омнопом и промедол.[1]Чего ты пытаешься врать, идиотка? Ведь нам все известно. Ведь за подобными препаратами ведется строжайший учет».

«В каких количествах изымала наркотики?» – «Да понемножку! В медицинских целях. Поверьте, только для этого!» – «Ха! Так и поверил! Сестра милосердия!» – «Но это правда! Только для тех пациентов, кому совсем плохо».

«И сколько на этом загребла бабок, тварь?» – «Я не помню. Немного. Ну… долларов двадцать, не больше». – «Нет, больше. Приплюсуй к этой двадцатке еще десять лет заключения».

«Кому продавала наркотики?» – «Не помню». – «Нет, помнишь!» – «Поверьте, я, правда, не помню! Их много, а я одна».

«И каково тебе трахаться с зеками? Понравилось?» – В ответ гробовое молчание. – «Не слышу?! Ты это делала по любви? Или за деньги? А может, у тебя бешенство матки?»

«И за щеку тоже брала? Че молчишь-то, подстилка дешевая?!»

«Ладно, на сегодня достаточно. На, подмахни: „С моих слов записано верно, мною прочитано“».

…Потом были еще три-четыре подобных допроса в кабинете у Главного. Всегда с глазу на глаз. Какие-то дурацкие, ничего не значащие вопросы, которые поражали ее своей несуразностью. Порой эти вопросы повторялись по нескольку раз. Иногда две трети из сказанного не заносилось в протокол.

А потом произошло то, чего она подсознательно ждала, но никак не решалась признаться себе, что подобное неизбежно.

Но это, конечно, произошло. В пятую или шестую ее встречу с начальником…

– Подойди ко мне, – неожиданно приказал он ей, прервав на полуслове допрос.

Словно находясь под гипнозом, она поднялась, обогнула рабочий стол Главного.

– Встань здесь… Так, хорошо. Раздевайся.

– Не поняла. – Действительно, в первый момент не дошло до нее, чего желает начальник. – Как, совсем?

– Конечно, – ухмыльнулся ее мучитель. – Хочу посмотреть, что же ты из себя представляешь.

– Не буду, – нерешительно покачала она головой, отчетливо сознавая, что это всего лишь пустые слова. Куда она денется!

– Нет, ты разденешься. – Мясистая рожа начальника приобрела выражение довольного жизнью кота, набившего до упора брюхо жратвой. – Ты забыла о том, что хранится вот здесь? – Главный хлопнул ладонью по сейфу. – Все документы сегодня же могут оказаться там, где им и положено находиться. И тебе звездец, девочка. Полный звездец! Ты ж понимаешь. Ты же не дура… Она, красавица, ведь ты не стеснялась вонючих похотливых бандитов. Так чем же я хуже?… Ну! Жду!

И она начала трясущимися руками расстегивать пуговички у себя на халате…

«Шантажируя меня накопленным материалом, эта сволочь теперь превратит меня в свою наложницу, – размышляла она позже, когда пришла в себя. – А кроме того, надо быть готовой к тому, что уже в ближайшее время получу предложение, вернее, приказ, работать на администрацию. Доносчицей. Стукачкой. Агентом. Или как там у них называется эта грязная „должность“? Одним словом, быть теперь мне, идиотке, последней шкурой, которая на отделении станет выискивать компромат на своих сослуживцев. И докладывать об этом наверх. О, черт! Ненавижу!!!»

Она верно определила ту перспективу, что была ей уготована: во-первых, наложница, а во-вторых, оперативный агент, давший подписку о сотрудничестве и неразглашении…

Она ошиблась только в одном. Работу ей предложили совсем не на отделении.

* * *

– Пиши. – Главный протянул ей чистый лист бумаги и ручку.

– Что? – Она подняла на начальника растерянный взгляд.

– Заявление. – Хитро блеснул поросячьими глазками Главный. – На увольнение по собственному желанию. С сегодняшнего дня. По стандартной форме. Знаешь, как? Писала когда-нибудь?

– Да. – Па мгновение на нее накатила горячая волна животной радости, она уже была готова вздохнуть с облегчением: «Ура-ура! О, непомерное счастье! Все обошлось как нельзя лучше. Я просто увольняюсь. И даже „по собственному“. Этот мерзавец со мной наигрался, я ему надоела, и он решил дать мне „вольную“ без каких-либо неприятных последствий. Я свободна!..»

«…Нет! – тут же оборвала себя она. Волна радости лишь облизала ей ноги и сразу же откатилась назад. – Нет, не свободна! Никогда так просто эти мерзавцы не отпускают на волю своих рабов. А ведь я сейчас его рабыня. Он вцепился в меня мертвой бульдожьей хваткой. И будет держать, пока не подохну. А заявление об увольнении – просто завязка какой-то закрученной комбинации, в которой мне уготована роль простой пешки. А пешкой совсем не жалко пожертвовать. И она почти никогда не проходит в ферзи… Тебе еще предстоит помучиться, девочка!»

– Чего ж ты не пишешь, Стрелкова? – проявил нетерпение Главный. – О чем задумалась?

– Ни о чем. – Качнула головой она и принялась корпеть над заявлением…

Потом, как того подспудно и ожидала, она подписывала какие-то бумаги о сотрудничестве и неразглашении. Даже толком их не читая. Просто подписывала, и все. Находясь в какой-то прострации.

– Ну, вот и умница. – Главный сгреб все подписанные ею обязательства и сложил их в ту самую папку, где хранился собранный на нее компромат, оставив лишь заявление об уходе. Завизировал его: «Не возражаю…» и, довольный, откинулся на спинку своего кресла. – С заявлением сегодня же в кадры. А сейчас внимательно слушай, что тебе предстоит…

Она уперлась в начальника внимательным взглядом. Ей было страшно. Но, признаться, ей было и интересно. Как-никак, первое задание в качестве оперативного агента. И что же ей прикажет этот заплывший жиром мерзавец?