– Скоро ты все это полюбишь, осталось недолго…

В этот момент она заметила, что похититель совсем не дышит!

– Выпустите меня! – закричала она тонким голосом и попыталась вырваться.

Она била маньяка руками и плакала. Напрасно. Похититель снова сильно ударил ее по лицу, так, что Хельга потеряла сознание…

Когда девушка пришла в себя, она обнаружила себя на старомодном диване в комнате, которую, казалось, не ремонтировали с прошлого столетия.

Помещение было высоким, потолок покоился на тяжелых деревянных балках. На полу один на другом лежали несколько персидских ковров. За полукруглым окном сгустилась ночная тьма. У окна стоял старинный массивный письменный стол, а перед горящим камином – кресла. Гобелены на стенах, свечи в массивных позолоченных подсвечниках и даже хрустальный графин с красным вином на столе дополняли нереальную картину.

Прошло несколько секунд, прежде чем девушка вспомнила, как попала в эту комнату. Она внимательнее огляделась и увидела в противоположной стене массивную полукруглую дверь.

«Может, мне удастся сбежать? – подумала она со слабой надеждой. – Может, это все лишь какое-то кошмарное недоразумение?»

Она встала и неуверенными шагами двинулась к двери. Каждое движение отдавалось мучительной болью в голове, все кружилось перед глазами, а деревянная дверь вытягивалась вверх и вширь, как в зеркале ярмарочного фокусника.

Едва она прикоснулась к дверной ручке, как услышала голос:

– Куда это вы собрались, моя дорогая? Это так невежливо с вашей стороны – злоупотреблять моим гостеприимством!

Хельга замерла. В комнате кто-то есть? Но как это возможно? Она была совершенно одна, когда пришла в себя.

Девушка вдруг поняла, что обратился к ней не тот человек, что ее похитил. Она снова почувствовала неприятный запах, который постепенно усиливался. Запах смерти и тлена.

Шагов слышно не было, но Хельга чувствовала, что жуткое существо приближается к ней. Она почти физически ощущала ауру зла.

Девушка уткнулась головой в деревянную дверь и тихо заплакала от отчаяния.

– Ну, ну, – услышала она приятный низкий голос, звучавший почти отечески, – кто это тут у нас плачет? Ничего плохого вам никто не сделает. Пойдемте, я лишь хочу, чтобы вы ненадолго составили мне компанию. Мне часто бывает так одиноко.

Оцепеневшая от ужаса Хельга вытерла слезы и медленно повернулась.

Перед ней стоял высокий мужчина с аристократическими чертами лица. Высокие скулы, тонкий подбородок, длинный тонкий нос и чуть полноватые губы. Это было очень привлекательное лицо, в котором главную роль играли глаза.

Хельга завороженно смотрела в эти глаза – темные, глубокие, полные жизни…

Девушка вздохнула. Все страхи вдруг свалились с ее плеч, она не чувствовала ничего, кроме радости от предвкушения того, что с ней должно произойти.

– Ну, вот видишь, моя дорогая, – услышала она успокаивающий голос. – Все хорошо!

Его губы растянулись в улыбке. Острых клыков она не заметила.

Мужчина поцеловал ее. Это были дурманящие прикосновения, заставлявшие забыть обо всем. Она полностью отдалась своим новым ощущениям, чувствуя, как уходит почва из-под ног. Себе она больше не принадлежала. Это было горько-сладкое блаженство. Боль еще слабо пылала внутри, но весь окружающий мир словно оказался за пурпурным занавесом.

Хельге показалось, что ее тело стало легким, практически невесомым. Больше ничто не связывало ее с прежней жизнью. Она уже не вспоминала ни о муже, ни о детях и только слышала в своей голове голос: «Теперь ты принадлежишь нам, отныне и навсегда».

* * *

– Катрин, мне уже нужно выходить. Чем я могу тебе помочь? – молодая журналистка Вероника Бланк стояла в дверях, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, и смотрела на свою подругу Катрин Бауэр.

Та стояла у окна, погруженная в мысли, и смотрела на освещенный солнцем Грюневальд – зеленое море листвы, одно из «легких» Берлина, дарившее столь необходимый в мегаполисе кислород.

Вероника подошла к Катрин, озабоченно положила руку на ее худенькое плечо и повторила вопрос. Катрин посмотрела на нее своими небесно-голубыми глазами, подернутыми пеленой печали.

– Ну, что с тобой? Так дальше не могло продолжаться. Поверь мне, уйдя от Бернда, ты приняла самое верное решение. Ваш брак и так был невыносим для вас обоих. Ты должна попробовать все это забыть, провести, наконец, итоговую черту. Как думаешь?

Она ободряюще посмотрела на Катрин. Подруги, дружившие еще со школы, были очень непохожи. Катрин – изящная блондинка, создававшая впечатление хрупкой и ранимой особы. Вероника – весьма худая, но крепкая, с короткими темными кудрями.

Опять, как это уже не раз случалось за последние недели, Вероника чувствовала, что подругу что-то сильно тяготит. Что-то большее, чем разрыв с мужем. Это же чувство посетило журналистку, когда примерно месяц назад Катрин неожиданно появилась у дверей ее квартиры. Девушка осталась жить у журналистки, но до сих пор так ничего и не рассказала о том, что ее мучает. Видимо, не собиралась рассказывать и сегодня.

– Ладно, мне нужно бежать. До вечера!

Когда дверь захлопнулась, Катрин закрыла ее на засов, повесила цепочку и на все обороты провернула замок. Впрочем, этот обязательный ритуал не давал ей никакого ощущения безопасности. Когда Вероника уходила и Катрин оставалась одна, он снова возвращался, – ужас, который месяц назад заставил ее сбежать в Берлин. С тех пор не было ни одной ночи, чтобы ей не приснился Монзинген. Деревня, затерянная где-то в пфальских лесах, где ей тетка Эльза подарила дом.

Катрин и ее муж Бернд хотели там начать все заново, после того как их сын утонул в озере Ваннзее. Они пытались пережить чувство вины и возникшую отчужденность. Но получилось все совсем по-другому. С каждым днем Бернд все больше и больше менялся и отдалялся. После появления некоего сомнительного коллеги из музыкальной академии, в которой Бернд периодически читал лекции, стало еще хуже. А затем и совсем невыносимо.

Катрин застонала и закрыла лицо руками. Она снова вспомнила доктора Герхарда Вайса, мужчину, который хотел ей помочь и заступился за нее. С его помощью она узнала о том, что происходило в подвале старого дома. В какой-то степени она обязана ему жизнью. Вероятно, без него она бы оставалась в неведении и не заметила бы надвигавшуюся опасность.

Молодая женщина хотела бы никогда больше не вспоминать об этом, но снова и снова представляла сцену борьбы кошмарного демона с деревенским пастором. Он, видимо, давно сделал Герхарда своим слугой…

Катрин посмотрела на небо. Начинало смеркаться. А после тех кошмарных дней в Монзингене она не выносила темноты.

Она села за письменный стол и попыталась поработать. Катрин была переводчицей, работа очень ей нравилась. Но она не могла сконцентрироваться. Отсутствующим взглядом она смотрела на изящный, тонкой работы золотой крестик на длинной цепочке, лежавший рядом с настольной лампой.