– Анисья, – отмахивается бабка, но мне это ни о чем не говорит. Но не Яга, что уже неоспоримый плюс.

– Исчерпывающе…

– Какая тебе разница? – фыркает она. – Скажи спасибо, не окочурился.

– Спасибо, конечно… А я хоть кто?

– Понятия не имею. – Анисья пожимает плечами и протягивает мне кружку с дымящимся напитком странного цвета. – На вот, выпей лучше.

Благоразумно решаю не спорить и делаю глоток. Мерзкая жижа попадает в рот, обжигает и вызывает тошноту.

– Какая гадость, – неприятно морщусь от вкуса и запаха. – Что это?

– Сколько от тебя ненужных вопросов, – хмурится бабка, отчего ее лицо становится еще более сморщенным. – Пей молча!

Вдыхаю побольше воздуха, задерживаю дыхание и мужественно вливаю в себя это горькое и вонючее нечто. Желудок недовольно урчит, но больше не пытается выплюнуть эту гадость.

– Вот и славно. Глядишь, и правда очухаешься. – Анисья окидывает меня каким-то странным взглядом и забирает кружку. – Я-то уж думала все…

Очень жизнеутверждающе. Да и вообще старушка такая «позитивная».

Через пару минут чувствую, как боль немного отступает. Пробую пошевелить руками и ногами – получается. Значит, цел. Уже неплохо. Осталось только выяснить подробности. Раз больше вариантов нет, придется пытать бабку.

– Как я здесь оказался? – кричу ей. – Да и где здесь?

– Внучка моя, Настюшка, привезла на санках, когда за хворостом ходила. Откуда – знать не знаю. Да и не интересно мне это.

– А где она сама?

– Так в городе. На каникулы теперь уже приедет.

– Ясно.

Никаких зацепок. Ничего выяснить не удалось. И в голове пустота. Абсолютная. Словно белый-белый снег.

– Ты давай спи, – настоятельно рекомендует Анисья. – Надо сил набираться, а то высох вон весь.

– Сколько я был без сознания?

– Не считала. Неделю-то точно, – равнодушно пожимает плечами и идет к выходу. Дверь негромко хлопает, и слышны хрустящие по снегу шаги. Зима, значит…

Прикрываю глаза и пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь, но не получается. В голове словно стоит стена, которая мешает мне увидеть прошлое, но я чувствую, что оно рядом. Вот буквально пара шагов – и я схвачу его, но оно уплывает, оставив лишь легкий шлейф из неясных образов.

Проваливаюсь в какое-то полузабытье. Вроде сплю, но и не сплю одновременно. Все слышу, чувствую и могу контролировать. Иду по снегу, шаги монотонно хрустят. Очень спешу, но куда, пока не понимаю. Тянет, и я не сопротивляюсь. Сердце начинает биться быстрее, чтобы подстроиться под ритм шагов. Его гулкие удары эхом разлетаются в сознании и перемешиваются с хрустом снега.

– Ванечка! – Женский крик врывается в мое сознание и от неожиданности выдергивает меня в реальность.

Сажусь на постели и часто дышу, пытаясь понять, что это было. Холодные мурашки курсируют по коже, а по спине струится пот. Меня всего трясет от волнения. Я знаю этот голос. Я помню его. И Ванечка – это, вероятно, я…

Виктория

Еще одна бессонная ночь подходит к концу. Завернувшись в теплый плед, стою у окна и встречаю рассвет. Прошел почти месяц, но об Иване по-прежнему нет никакой информации. Он просто исчез. Испарился, как будто и не было никогда.

Очень тяжело принимать такую реальность, когда раскуроченное сердце кровоточит. Но слез уже нет. Их просто не осталось. В душе пустота, выжженная напалмом горя. Жить не хочется, но я должна. Ради детей. Только они заставляют меня существовать.

А еще зыбкая надежда на чудо. Все, что есть во мне рационального твердит, что шансов нет. Ивана уже не найдут, тем более живым. Слишком много прошло времени. Но глупое сердце не желает соглашаться с этим вердиктом. Упорно бьется в груди и верит в невозможное.

Уже привычно опускаюсь на колени, прикрываю глаза и молюсь. Раньше не умела, а теперь научилась. Становится легче и как-то спокойнее. Отчаянно прошу господа вернуть мне мужа. Потому что не могу без него. Без него меня нет.

Днем еще получается как-то держаться, но, как только дочка засыпает, я остаюсь совсем одна со своим горем и уничтожающими мыслями. Почему не отговорила Ивана от этой поездки? Ведь чувствовала, что что-то случится. Зачем отпустила?

Телефон вибрирует на тумбочке и выдергивает меня в реальность. Поднимаюсь на ноги и отключаю будильник. Пора дочку будить. Сегодня бабушка заберет ее на выходные. Хорошо это или плохо, не знаю. Я вообще уже ничего не знаю и ничему не сопротивляюсь. Просто хочется лечь пластом и не шевелиться. Тяжело и больно. Неизвестность выматывает, с каждым днем надежды все меньше, а нервы тоньше. Еще чуть-чуть – и лопнут.

Привожу себя в порядок, замазываю синяки под глазами и иду будить Нюсю. Она ничего не знает, решили не сообщать до последнего. Пока есть хоть крохотная надежда. Но Нюся словно чувствует, что что-то не так, и постоянно спрашивает про папу. Я уже не знаю, что отвечать…

– Нюсенька, просыпайся, – мягко глажу ее по голове и спине.

Улыбается и сладко тянется. Зевает и открывает глаза.

– Доброе утро, мамочка, – обнимает за шею и целует в щеку.

– Доброе утро, – улыбаюсь ей.

– А папа уже вернулся? – отстраняется и взволнованно заглядывает в глаза.

– Еще нет, – нервно сглатываю и отвожу взгляд. Внутри просыпается тихая паника. Боюсь, что не справлюсь с ней, разревусь и напугаю дочь.

– А когда уже? – Нюся капризно надувает губки и слава богу не замечает моего состояния.

– Я не знаю… – поднимаюсь на ноги и достаю из шкафа заранее приготовленную одежду. – Давай собираться? Скоро бабушка за тобой приедет.

– Ура!

Нюся подскакивает и несется в ванную. Пока ее внимание еще можно переключить, но что будет дальше, даже подумать страшно.

Тяжело вздыхаю, заправляю кровать и кладу на нее одежду. Затем спускаюсь, чтобы приготовить завтрак.

Тошнота привычно подступает к горлу. Токсикоз жуткий, особенно по утрам. На еду вообще смотреть не могу. Но дочку-то надо кормить. Беру себя в руки и начинаю варить кашу. От запаха мутит все сильнее. Отхожу на пару шагов, опираюсь обеими ладонями на столешницу и глубоко дышу. Отвратительно себя чувствую. От голода мутит, а от еды воротит. Замкнутый круг.

Трель дверного звонка разлетается по дому. Отставляю кашу с плиты и иду открывать. Людмила Петровна в черном платке и очках. Траур. Мне кажется, она уже мысленно похоронила сына. Смирилась, как и его братья. Только я одна не могу принять это.

– Проходите, – натянуто улыбаюсь. – Кофе будете?

– Нет, спасибо.

Возвращаюсь на кухню, а свекровь следует за мной.