шотландской. Кроме того он продолжал изучать гэльский язык. Джеймс дошел в своих изысканиях до древних легенд, когда вдруг понял, что учеба закончилась, а он оказался на улице, хуже того — на беспутье.

Зиму он из упрямства провел в Абердине, работая где придется, но летом был вынужден вернуться в родную деревню Рутвен. Он хотел остаться в городе, всеми силами пытался уцепиться за любую возможность, но все предложения, которые он находил, были оскорбительны и вели в никуда, и он предпочел уехать.

То, что для него казалось позором, для его родителей стало поводом для гордости — как же, сын фермера, а закончил Абердинский колледж! По прибытию домой он еще и удостоился должности сельского учителя, единственного на всю округу. Старшая сестра Жаннет строго и торжественно поздравила его. Младшая Маргарет была рада, потому что все были рады. Джеймс, чувствуя, что окно в жизнь для него снова захлопнулось, зажил деревенской жизнью. Иногда ему казалось, что он никогда и не уезжал, а иногда, что он здесь только проездом.

На досуге Джеймс продолжал изучать кельтскую культуру, которая все более увлекала его. Он расспрашивал отца и его знакомых о том, кто мог что-то знать, и на правах учителя наносил визиты в дома, где часто находил то, что искал.

Джеймс продолжал сочинять стихи. Свои первые, как потом выяснилось, неудачные опыты он даже отправлял в единственную газету в округе, и некоторое там даже печатали.

Жизнь протекала неторопливо, как вдруг судьба нанесла ему сразу два удара. Друг детства погиб за океаном, во время штурма Квебека, защищая город от американских бунтовщиков. А здесь, в доме через улицу, сгорела чахоткой его первая любовь. Ей он посвятил лучшие из написанных им тогда стихов: "Последней, но прекраснейшей из уходящего племени".

После похорон Джеймс не захотел больше оставаться в деревне, где ничего не происходило и все готовилось к смерти, и решил снова попытать свое счастье в городе.

На этот раз он нацелился на столицу. Эдинбург был к нему благосклонен.

Он устроился гувернером в семью лорда Кристиана Грэма, причем леди Грэм была к нему особенно расположена, а лорд Грэм часто пропадал по делам в далекой Австралии.

Леди Грэм знала о литературных стремлениях Макферсона, потому что тогда он читал свои стихи всем и каждому. Она взяла его под свое покровительство и разрешила появляться в высшем свете вместе с ее сыном, якобы для того, чтобы Джеймс курировал неопытного подростка, но на самом деле с той целью, чтобы сам Джеймс завел полезные знакомства.

Одним судьбоносным вечером она сказала ему:

— Обратите внимание, что мы едем к Фергюсонам, а их сын знаком с автором Дугласа. Лично!

Автором Дугласа был Джон Хоум, один из самых прославленных поэтов Шотландии того времени. Поэма "Дуглас" три года назад прогремела настолько громко, что услышали о ней даже люди, очень далекие от литературы, и она то и дело возвращалась в моду.

Джеймс легко поладил с Адамом Фергюсоном, который, как и он, искал, чему бы посвятить свою жизнь после завершения учебы. Стихи Джеймса Фергюсон оценил очень высоко и дал клятвенное обещание рассказать о них своему другу Джону Хоуму с гарантией, что тот их обязательно полюбит.

Через пару недель представилась возможность для знакомства.

Брат Леди Грэм устраивал ужин, который собирался посетить и Хоум.

Сначала тот, как школьника, допрашивал Джеймса об Античности, как об основе всех вещей. Джеймс возблагодарил небо, что эту страсть они разделяли в отличии, например, от их политических воззрений. Десять лет назад родной дядя Джеймса повел свой клан на подмогу красавчику принцу Чарли, а молодой Хоум присоединился к англичанам в усмирении этого бунта. О последнем факте Джеймсу поведала леди Грэм. Ее опасения были напрасны: искусство для Джеймса было превыше всего.

— Говорят, в Высокогорье пересказом древних преданий занимаются даже дети. — Хоум чуть ли не зевнул. — А Ваши барды, если прислушаться, рассказывают о самом Фингале и иже с ними. Мне это очень любопытно последнее время. Фергюсон говорил, что вы можете удовлетворить мое любопытство, как уроженец тех мест?

— Несомненно, — ответил Джеймс мгновенно. — Я ручаюсь Вам, что все так и есть. Я лично слышал поэзию, которая заткнет за пояс многое из того, что печатается сейчас.

— Так покажите мне ее.

— Что?

— Поэзию, которая заткнет за пояс тех из нас, кто печатается сейчас. Я ведь тоже шотландец и для поэзии не чужой человек. Во всяком случае, смею надеяться.

— Вы понимаете гэльский?

— Ни слова.

— Как же я Вам ее покажу?

— Нет ничего проще, молодой человек. Переведите. На это, я надеюсь, Вы способны?

— Но, господин Хоум, перевод не передаст и сотой доли оригинала.

— Если оригинал достойный, то и сотой доли будет достаточно.

— Вы шутите.

— Это вы здесь шутите или точнее строите из себя шута. Вы пришли впечатлить меня — не лгите. Так сделайте это. Переведите какую — нибудь поэму, только, пожалуйста, не самую худшую, приходите через два дня, а я как — нибудь сформирую свое мнение относительно гения гэльской поэзии.

По тяжелому взгляду Хоума Джеймс понял, что мнение будет формироваться не только относительно гения гэльской поэзии, но и ее переводчика.

Джеймс два дня не отходил от письменного стола, и в назначенный срок презентовал Джону Хоуму стихи, дрожа, как кролик перед удавом.

Там же был и куда более тепло расположенный доктор Блэр, друг Хоума и известный литературный критик. Его называли литературным тираном Шотландии, и Джеймс удивился, когда перед ним предстал приятный и даже несколько робкий тридцатипятилетний мужчина.

— Джон, ведь это же шедеврально! — воскликнул доктор Блэр после прочтения и ободряюще улыбнулся Макферсону, который начал потихоньку оттаивать.

— Да, да, очень недурно, — признал Хоум. — Лучше, чем я думал. Что ж, нам есть чем гордиться! За это надо выпить.

Они чокнулись. Джеймс пытался не показывать своей радости, и в итоге восхищения Блэра он принимал с почти высокомерным выражением лица.

— Но на мой взгляд как-то не закончено, — сказал Хоум.

— Действительно, это выглядит как часть большой поэмы, — согласился Блэр.

— А что-то еще у вас есть? — спросил Хоум, обращаясь к Джеймсу. Он прочитал вторую поэму, над переводом которой закончил работу всего несколько часов назад.

— Великолепно, — сказал Хоум. — Да тут целый эпос вырисовывается. О войнах Фингала. Говорите, их Вы слышали в вашей деревне?

— И в близлежащих.

— Что же можно найти во всей Шотландии? — Хоум посмотрел на Блэра.

— Думаешь, можно что-то собрать? — спросил тот задумчиво.

— Не все, но что-то. Легенды, предания, они как-никак наше национальное достояние. Нельзя