узнал обо всем. Он требует как ваш друг — и я присоединяюсь к его требованию, к его мольбе — покажите манускрипты! — Лицо Блэра сделалось жалким. — Ведь они есть у Вас?..

— Я не уступлю провокациям.

Блэр вздохнул. Он явно не надеялся на другой ответ.

— Тогда подавайте в суд.

— Вы думаете? — удивился Джеймс.

— Иного выхода нет. Я был здесь все время, я слушал все, что говорили о Вас, сколько бы боли мне это не доставляло. Джеймс, это катастрофа. Если мы ничего не сделаем, общественность встанет на сторону Джонсону и мы потеряем ее навсегда. Ваша репутация будет замарана. Вы нигде не сможете появиться. Никто не станет Вас печатать. Сделайте это.

Блэр внимательно следил за тем, как Джеймс писал жалобу в судебную инстанцию.

— Только поклянитесь мне ради самого себя, что у Вас есть эти документы?

— Я клянусь.

— Да поможет нам Бог.

4 глава

Джеймсу рассказали, что нервы Джона Хоума не выдержали и он нанес личный визит Джонсону, надеясь убедить его пойти на попятную. Ни к чему хорошему это не привело — теперь Джонсон был уверен, что речь шла о национальном заговоре.

Слухи о будущем судебном разбирательстве гудели по всему городу, и в первый день процесса под окнами суда собралась без конца разговаривающая толпа.

Джеймс почти никого не видел. Он находился в состоянии странного спокойствия. Дни напролет его друзья — а ими стали все враги Джонсона, — подбадривали его, забрасывали советами и ездили с ним по городу, как с флагом. Джеймс решил улыбнуться, заходя в здание суда, но заледенел на месте, стоило ему заметить Джонсона. Дородный Сэмюэл Джонсон стоял в окружении толпы обожателей, которые, если вставали на цыпочки, доставали ему до плеч. Пышный парик свисал на плечи, подобно двум белым песцам. Широкое лицо с носом картошкой улыбалось. Джеймс возненавидел его сразу же.

Когда все обратили внимания на Джеймса, Джонсон бросил на него мимолетный взгляд и, кажется, фыркнул.

Обозлившись, Джеймс решил, что будет показательно смотреть в другую сторону во время выступления старика. Но слова не сдержал и запомнил каждую слово и каждую усмешку.

Сам Джеймс имел глупость говорить спокойным и ровным тоном. Он не снизошел до актерства, патетики и ярких выражений. Он выразил свои претензии четко и ясно.

Ему вежливо похлопали, пара человек зевнули.

Потом настал черед обвиняемого Джонсона.

— Суду наверняка уже известно мое отношение к творению господина Макферсона, — сказал Джонсон зычно. — Я считаю его фальшивкой. Господин Макферсон утверждает, что говорить это — значит оскорблять его личное достоинство. Но я Вам докажу, что оскорбления здесь нет, потому что есть чистая правда и это сам господин Макферсон оскорбляет всех присутствующих, утверждая обратное. Макферсон говорит, что нашел некие манускрипты, перевел их и литературно обработал. Так или нет?

Адвокат Джеймса кашлянул.

— Господин Макферсон среди прочего утверждает, что выслушивал устные предания, которые передались из поколения в поколения…

— Это не доказательство, — отмахнулся Самуэлс. — Даже если господин Макферсон приведет сюда шотландских мальчишек, которые прочитают нам стихи на гэльском языке, мы никак не докажем, что это не сам господин Макферсон их научил уже потом. Манускрипты — вот, что вещественно! Были они или не были?

Джеймс сжал кулаки.

— Были! — крикнул он на весь зал.

— Благодарю за ответ, — презрительно улыбнулся Самуэлс. — Все слышали? Манускрипты были! Почему же господин Макферсон так упрямо отказывается показать их нам? Ведь это было бы самое простое и очевидное решение в его положении. Но нет, он продолжает отказывать, а мы продолжаем придумывать ему оправдания, которых нет и быть не может. Я задам еще один вопрос, но на этот раз не Макферсону, а всем здесь присутствующим — откуда манускрипты у народа, который не имел письменности?

Зал взорвался аплодисментами. Все заговорили и засмеялись.

— Манускриптов нет, — заключил Самуэлс с каким-то садистским удовольствием, и все снова примолкли. — Их нет, потому что их не может быть. Как они сохранились сквозь века войн и варварства? Уважаемая публика, не верьте в сказку, которой Вас пытается очаровать господин Макферсон. Верьте в факты! А устные предания — это еще одна сказка. Часто ли Вы слышите, чтобы какое-нибудь предание передавалось из поколения в поколение в таком качества и на протяжении такого отрезка времени? Нигде этого не происходило, а в Шотландии произошло! Господину Макферсону нечего показать в свою защиту по очень прозаической причине: он виновен. Но что могло сподвигнуть его к такой наглой и очевидной лжи? Причина еще более прозаическая: жажда славы. Молодой художник достаточно высоких дарований увидел, что его знаменитые друзья не интересуются им как поэтом, а исключительно как переводчиком. Он увидел для себя единственную возможность прославиться и ухватился за нее, как утопающий за соломинку. Остальное, господа, перед Вами. Радуйтесь, что мы обнаружили ложь так рано, пока она не успела пропустить корни…

Тут Джейс, бледный и трясущийся, предпринял попытку броситься на Джонсона, но его удержали и вывели из зала.

5 глава

Это был конец. Теперь уже точно.

Джеймс прекратил выходить на улицу. Не принимал гостей. Он остался в Лондоне, но только из желания не показаться трусом перед Джонсоном. Не хватало еще, чтобы надменный критик видел, как его поверженный враг бежит в Шотландию, поджав хвост.

Он и так видел достаточно. Джеймс со стыдом вспоминал, как после оглашения приговора кричал:

— Даже если он прав! Даже если я лжец и фальсификатор, как вы клеймите… Это лишь значит, что перед Вами большой талант. Вы зачитывались моими стихами, мои слова называли блестящим образцом древней эпохи. Вы, профессора и академики, вы не заметили ничего. Если я лжец, то вы глупцы! Не глупцы? Пусть. Если вы не глупцы, а я все равно лжец, то я гений!

Пока он этого не сказал, надежда еще была. Теперь Джеймс сам бросился в пропасть, к краю которой его подтолкнули враги.

Он впал в уныние.

В эти одинокие недели Джеймс часто представлял себе разговоры с Джонсоном, попытки убедить его в своей правоте, что в текстах всё — таки больше Оссиана, чем Макферсона, что он создал истинное произведение искусства, которое будут помнить тогда, когда имена и Оссиана, и Макферсона будут в далеком прошлом, но Джонсон не приходил.

Однако, все каким-то образом обошлось.

О Макферсоне поговорили — поговорили, но постепенно новые скандалы отвлекли просвещенное общество. Его книги даже выиграли от всего произошедшего: теперь их покупали не только ценители культуры и следователи моды, но и любители скандалов.