Время было как раз обеденное, и он отправился в одну убогую харчевню, где он не раз бывал, и где его знали уже как своего. Заказав на свои кровные заработанные копеечки пол штофу водки, и взяв, для приличия, кусок капустного пирога, нищий наш сел возле своего любимого столика. Любимым он был потому, что был он в дальнем углу и имел своё маленькое, полу грязное, окошечко. Любил он так вот сидеть, пить водку, и смотреть в окошечко, о чём-то думая. А может и не думая, вовсе, ни о чём, не известно. Обычно смотрел он на людей, снующих туда-сюда, в суматохе, на маленькие лавчонки, продающие бублики и всякую, как он думал, ерунду, и не спеша пил свою дешёвую водку.

Так и сейчас, как бывало часто, он выпил рюмку, и уставился на свой кусок пирога. Тщательно осмотрев его с корки дна до корки крышки, всмотревшись в середину его, с торчащей тушённой кислой капустой, он с брезгливостью чуть отодвинул его рукой, мол, не сейчас, чуть позже съем. Вдруг, боковым зрением, сквозь грязное своё окошечко, увидал он мимолётную чёрную фигуру, и, резко посмотрев, не увидел ничего, кроме всё тех же снующих туда-сюда людей. «Ну и сон, крепко взял», подумал он, и налил себе ещё немного водки. Стараясь пересилить себя, и побороть свой маленький, новый, страх, он стал специально, не отвлекаясь ни на что, смотреть себе в окошечко, чтоб ничего не померещилось ему более. Так просидел он около часу времени, и уже завершал, так называемый, обед.

Уже собираясь уходить, и допивая свою последнюю рюмочку, он вдруг увидел в окошечко, прямо возле лавки с бубликами, на той стороне улицы, чёрный плащ и шляпу с широкими полями. Это был он, его больной сон, и он тяжко и тихо застонал. «Да что же это такое? – думал он с тяжестью. – Что же это? Чего нужно этому господину от меня?» Нищий наш вдруг резко стал, отбросив страх, и резко бросился из харчевни, прямо на господина в чёрном. Почти уже подойдя к нему, в каких ни будь двадцати шагах, резко вдруг перед ним проехала тройка лошадей с большой каретой, и, проехав, чёрный человек растворился вместе с проехавшим экипажем. Решив, что оставаться тут уже нет смысла, мужичок наш пошёл, куда глаза глядят, лишь бы отсюда.

«Да что это я, а? – Думал он, шагая. – Что я? Да может, и нет никого, а только моё воображение, и я сам всё придумываю. Ведь вот он был, и вот его нет – как в воду канул. Нет, брат, допился я, видимо, что черти лезут со всех щелей. Горячка у меня, вот что». На том и порешил, и пошёл обратно просить у людей Христа ради. Остаток дня прошёл скудным, настроение было и без того скверным, и он решил отправиться в сарайчик свой, чуть раньше, чтобы успеть до темна, уж больно мысль о чёрном человеке сидела у него в голове, и не хотела выходить.

Идя по городу, он всё время оглядывался, и искал чёрный силуэт. Как будто бы и хотел его увидеть, чтоб понять, настоящий он, или нет: подойти к нему, заговорить, узнать, в конце концов, что нужно ему от такого как он. Но, никого кругом не было, лишь редкие люди попадались по дороге. Он начал думать, правда это, или нет: «Ведь если это правда, то, как объяснить его исчезновение сегодня у харчевни? – Думал он, подходя к мостовой. – Хотя ведь и резко побежать мог за каретой, это вполне. Но если это не правда, то видел ли я вчера тут, на этой мостовой, человека в плаще? Либо я свихнулся от водки, либо я действительно его видел». Так думал он, остановившись у начала мостовой, с опаской оглядываясь, и решаясь: идти или не идти этим же путём.

Наконец, решив, что всё это глупости, и всё ему только мерещится, он зашагал по мостовой, впрочем, не без опаски оглядываясь, то туда, то сюда. Пройдя мостовую, он, как и вчера, остановился, и решался обернуться. Чувство, бывшее давеча, что кто-то следит за ним, у него не было вовсе. Резко повернувшись, он на мгновение оцепенел, увидев фигуру, но то была женщина, спешащая, видимо, домой. Вздохнув с облегчением, и улыбнувшись, чего не было с ним давно уже, он смело уже зашагал в свой сарайчик. Подходя к нему, он с удовольствием увидел, что сарайчик всё так же не заперт, и, зайдя в него, он устроился на сене. «Третий день уж тут, везение какое», думал он, с наслаждением засыпая, чего тоже давно у него не случалось.

Проснувшись поутру, он явно понял, что проспал, и его могли заметить. Яркие, зимние лучи солнца пробивались сквозь щели сарайчика, слепя глаза и освещая всю его лачугу. Сквозь эти яркие щели он отчётливо увидел контур большой шляпы с широкими полями и длинного плаща. Резко встав и чуть не бегом подойдя к двери, он резко дёрнул ручку, и выбежал на улицу. На том месте, где он только что видел тень от господина в чёрном, он никого не увидел, и начал судорожно оглядываться. За углом дома, рядом с которым находился сарайчик, он успел заметить заходящие уже за угол полы чёрного плаща. Не зная себя в эту минуту, он рванул что есть мочи за незнакомцем. Забежав за угол, он уже не обнаружил его там, а увидел чуть в дали, среди толпы прохожих, большую, тонкую фигуру человека в чёрном. Нищий наш решил, во что бы то ни стало догнать господина, и узнать причину его преследования.

Он бежал сквозь толпу, ударяясь плечами о людей, спотыкаясь, падая, но тут же вставая, продолжал преследование. Казалось, что вот он уже почти схватит господина в чёрном за рукав, но тут, как по чьему-то зову, толпа набегала ещё больше, и он терял его из виду. Наконец, фигура сошла с тротуара, и скользнула в переулки между домами. Мужичок бежал, запыхавшийся, не видя вокруг себя никого и ничего, кроме чёрной шляпы с широкими полями, и чёрного плаща. «Нельзя его потерять из виду, нельзя. Ох, как тяжело», думал он, уже почти задыхаясь.

Они кружили между домами. Пару раз даже наш нищий почти догонял господина в чёрном, но тот всё время его опережал, и не давался себя догнать. «Ох, и быстрый, чертяга. Вот бы раньше, догнал бы, а сейчас здоровью не осталось». Всё тело его