Бельский, в отличие от Годунова, не был боярином земской Думы, которую возглавлял удельный князь Иван Мстиславский, но с видимым удовольствием, на ушко, «по большому секрету», пересказывал придворным историю о ханской чаше с вином и царской чаше с лекарством в самом выгодном для себя свете. Мол, разных бояр и вельмож тьма, а доверенных чашечников – единицы. Только он и Годунов. Царский двор, как последыш, отошедшей в небытие опричнины и противовес земской Думе, возглавляли Богдан Бельский, Борис Годунов и Афанасий Нагой, дядя шестой супруги Грозного Марии. Вот и любил напомнить многим боярам чашечник и «царево око» Богдан Бельский душераздирающие истории о том, как не раз государь, принимающий заморские лекарства из его рук в знак глубочайшего признания и доверия, несколько раз обличал главу боярской Думы Ивана Федоровича Мстиславского как государственного изменника и колотил публично посохом…

Чувствуя близкое дыхание своей смерти, Грозный решил примириться со всеми погубленными им людьми за время его правления. Еще не достигший дряхлой старости, еще временами бодрый и веселый духом, даже весьма пылкий в фантомных плотских вожделениях ума и сердца, он уже два года с обреченностью жалкого смертника думал о своем скором конце… С какого же дня, да и с какой же стати он задумал примириться со всеми загубленными, чтобы и они, и их губитель на небесах обрели покой души?…

Он вспомнил в тайных доверительных беседах с глазу на глаз с Годуновым и Бельским о том, что через четыре дня после совещания с земскими боярами, покинувшими Александровскую слободу, он написал им письмо о смертельной болезни сына: «…Которого вы дня от нас отъехали, и того дни Иван сын разнемогся и нынче, конечно, болен… а нам, докудово Бог помилует Ивана сына, ехать отсюда невозможно…» Значит, с девятого ноября 1581-го страшного для царя года – «докуда Бог помилует» или не помилует? – и задумался он о примирении со всеми загубленными им душами, когда их долгожданный первенец с царицей Анастасией, переживший мать и опередивший в своей смерти отца, еще был жив…

Только не помиловал Бог 27-летнего царевича после роковой ссоры с ним в день отъезда бояр из Слободы, что и вынудило Грозного прибегнуть к особой, даже удивительной форме царского покаяния. «Впав в горячку» 9 ноября и проболев 11 дней, царевич Иван умер – вот эта последняя жертва собственного сына и подвигла несчастного отца к попытке засвидетельствовать о многочисленных предыдущих кровавых жертвах своего царствования, составить для облегчения совести списки тех, кто стал «Кроновой» жертвой по царской воле…

Грозный, как и Годунов, прекрасно знал, что Кронос – кровожадный отец олимпийского бога Зевса-Юпитера, пожиравший своих детей… У греков он символизировал верховную власть, которая мистически неумолимо и беспрепятственно влияет на любые сферы жизни. Символическое древнее изображение Кроноса в виде серпа указывало на его способность прекращать – скашивать, как траву! – любой акт творения, в том числе человеческую жизнь. Кронос – один из титанов, младший сын Урана, бога Неба, и Геи (Земли), – оскопив своего отца Урана мистическим серпом и тем самым лишив его способности творить живое, взял в жены титаниду Рею и родил от нее Зевса-Юпитера и других детей – богов третьего поколения. Из-за страха потерять власть и силу он проглатывал своих детей и держал в собственной утробе, потому и нарекли его «пожирателем собственных детей»… По иронии судьбы, Кроноса отождествили с Хроносом-Временем, способным поглотить в своем течении то, что им давно или недавно порождено…

Вот и помазанник Божий, наместник Бога на Руси, святой первый русский царь Иван Грозный пожирал вверенных Господом ему подданных, детей – потомков великих русских родов, а под конец своего царствования завершил мистическую трагедию «Кроновых пожираний» в последнем акте действа тем, что, вольно или невольно, оказался причастен к гибели собственного сына, «пожрав» царевича Ивана… Как тут не отяготиться муками совести?… Как не задуматься о снятии с себя вины и облегчения души?… Ибо все-таки русский человек, тем более князь, государь, воистину совестлив и стыдлив уже по определению, как бы он ни пытался в лихие годы и при лихих обстоятельствах приглушить свои муки совести и приступы стыда…

Русские летописцы на рубеже 1567–1568 годов в разгар террора опричнины надолго замолчали, но о смерти царевича – с ведома или без ведома царя – летописец записал: «Яко от отца своего ярости прията ему болезнь, от болезни же и смерть…» После кончины 19 ноября несчастный царевич Иван Иванович на третий день был погребен в кремлевской усыпальнице московских государей, в церкви Святого Михаила Архангела. Загубленный сын-царевич стал тяжким укором отцу в последние два года его жизни, отмеренные Хроносом-Временем и врагами династии «последних московских Рюриковичей». Как и сына-царевича, Хронос поглотит в своем течении и отца, первого царя Третьего Рима, порожденного им, Хроносом, боговенчанного на царство впервые в русской истории и уничтоженного раньше «отмеренного времени» врагами династии…

После гибели наследника осенью 1581 года государь от горя чуть не лишился последних остатков рассудка, хотя хорошо знающие его и выжившие в терроре опричнины придворные считали, что умом он сильно тронулся еще раньше, с кончины его любимой супруги Анастасии летом 1560 года. Как на похоронах царицы, так и на похоронах царевича царь с отчаянием и безумством раскаявшегося в своих винах и грехах грешника бился головой с пронзительным воплем о гроб и землю.

Через некоторое время после официальной церемонии похорон сына-наследника Грозный собрал бояр на совет и сказал им: «Десница Божья покарала меня, и мне ничего не остается, как кончить дни в одиночестве в монастыре. Мой второй сын Федор не способен управлять государством. Выберите сами достойного государя, я тут же отдам ему мой скипетр».

Только подозрительные бояре хорошо помнили, в какую жестокую смертельную ловушку в 1553 году попали посмевшие искать самостоятельно царского преемника на престоле, в каких умерли они муках – за многие, старые и новые прегрешения пред Отечеством – по воле не простившего их царя, решившего нынче постричься в монахи. Придворные так жалобно и настойчиво умоляли Грозного не отрекаться от престола – «Никого нам не надо, хотим тебя царем!» – что он в муках души и в крайней усталости вынужден был согласиться остаться на троне.

Помнил царь, что в стране по случаю гибели наследника-царевича был объявлен многодневный траур. Каждый день Грозный присутствовал на поминальной службе, наложив на себя покаяние… Об этом он доверительно рассказал Годунову, вспомнив и дружеские, братские отношения сына Ивана с Борисом, и то, что Годунов во время ссоры царя с сыном, во время царского гнева, разымал их, подставляя под царский посох свои руки. Сначала сильно разгневался царь на вмешавшегося боярина, хотел наказать его, но быстро отошел, даже извинился перед Годуновым за вспыльчивость с видимым удивлением: «Надо же, не испугался против царя пойти в страшной ссоре отца с сыном. Значит, мой Иван тебе близок как друг…» – «Царевич Иван мне не только друг, но и брат мне… Не было у меня братьев… только одна сестра Ирина, что младше меня на семь лет… А твой сын Иван, царь, был мне как младший брат… Иван ведь на два года младше меня…»