– Привет! – перехватила его в коридоре жена, выйдя из гостиной. – Что это с тобой?

– Я в душ! – оповестил Дмитрий, оттесняя Ирину, вставшую на пути к вожделенному водному очищению.

– Я тебя жду. Мне надо с тобой поговорить, – сдвинулась, пропуская его, но продолжала настаивать жена.

– После душа! – пообещал Дмитрий, не замедляя целенаправленного движения.

Она действительно его ждала. Одетая, как для выхода в свет: в легком шелковом брючном костюме, каблучки недостижимой высоты, «боевой» набор брильянтового блеска в нужных местах, улыбка, прическа, макияж – на бал, на бал! Сидела с прямой спиной на краешке гостиного дивана, нервно курила тонюсенькую сигаретку и ждала.

Дмитрий, не потрудившись одеться и вытереться, лишь обернул небрежно полотенце вокруг бедер скорее из-за заявленной программы: «поговорить», а не из стыдливости, мало известной ему. Испытывая нечто близкое к блаженству после долгожданного душа, он плюхнулся рядом с ней на диван.

– Ир, налей мне коньячку, – скорее приказал он, сохранив подобие просьбы в формулировке.

Она посмотрела на него непонятным взглядом, но встала и подошла к барному столику, на котором в ожидании рядками стояли разнокалиберные бутылки и посверкивали хрустальной чистотой бокалы и рюмки, плеснула на одну треть в бокал его любимого коньяка, вернулась к дивану, протянула Победному и сказала:

– Я ухожу от тебя.

Она не села. Так и стояла, смотрела на него тем же непонятным взглядом.

– К кому? – отстраненно спросил Дмитрий.

– Ни к кому. Просто ухожу. – И добавила сообщениями: – Я купила себе квартиру полгода назад, неделю назад там закончили ремонт и дизайнерское оформление. Все необходимое я приобрела. Три недели назад я подала на развод.

– Где деньги взяла? – без интереса, заранее зная ответ, спросил он.

– С твоего счета. Хотела сначала все отсылать в бухгалтерию, но ты бы не пропустил такие траты.

– Не пропустил, – кивнул он равнодушно.

– А личный счет ты редко проверяешь.

– Значит, готовилась?

– Да.

– Ясно…

Вот ведь выкрутасы судьбы!

– Любовник есть? – откинувшись на спинку дивана, глядя ей прямо в глаза и отхлебывая коньяк, поинтересовался Дима.

– Есть. Как и у тебя любовницы.

Неожиданно она села рядом с ним и перестала держать лицо, тон, спину, сгорбилась, как старушка, сцепила пальцы и сунула ладони между колен.

– Ты знаешь, я ведь тебя любила, – сказала нормальным, человеческим, проникновенным голосом, как не разговаривала с ним никогда.

Удивительно! Она уходит, подготовила тылы, рассчитала пути отступления, подала на развод, а по-настоящему, по-человечески искренне заговорила с ним первый раз. Никогда не говорила. А тут…

– Не так чтобы до гроба, не есть, не спать и все только ты, но любила. По-своему. А может, не любила, а очень хотела тебя заполучить… Ну получила, и что?

– И что, Ир? – искренне заинтересовался Дмитрий.

– И ничего. Ты сам знаешь.

Они помолчали, каждый о своем. Она взяла у него из руки бокал, глотнула и сунула обратно ему в руку.

– Я молодая была, глупая. Мне казалось, главное – оторвать богатого мужика, и жизнь изменится, превратится в сплошную сказку, а там уж я разберусь, как мне управляться с этим мужиком и его деньгами.

Она снова выхватила у него бокал, глотнула и сунула назад в его руку.

Дмитрий встал, хотя очень не хотел – ведь первый раз за столько лет они разговаривали нормально, по-человечески, но все же встал, подошел к бару, долил в свой бокал и ей налил полбокала, взял сигареты и вернулся на диван – в разговор.

Сделав большой глоток коньяка, Ирина порылась в своей сумочке, нашла сигареты, щелкнула зажигалкой и, прикурив, сильно затянулась.

– А ты молодец, Победный, ты все сразу прощелкал: и эти мои девичьи мечты, желание денег, богатства, – одним махом допила коньяк, еще раз сильно затянулась. – Как ты на мне вообще женился? Может, из-за детей? Ты же так хотел детей, настаивал, требовал! А куда мне были дети? Я еще не наигралась в свалившиеся на меня бирюльки, денежки, возможности. Какие дети? А когда опомнилась, осмотрелась вокруг, так мне захотелось любви. Чтобы любил кто-то до одури, хотел прожить со мной до старости и чтобы я была самая главная в его жизни.

Она резко развернулась к нему всем телом, вытащила из коленных тисков и расцепила ладони, заглянула ему в глаза.

– Мне себя безумно жалко! Но мне так же сильно жалко тебя! Ты же никогда никого не любил! Ни одну женщину! У тебя атрофировано это чувство, удалено, как аппендикс, ты не способен кого-то любить! Я для тебя никто была, пустое место, ты меня не замечал! И удивлялся, когда сталкивался в квартире, мне иногда казалось, что ты сейчас спросишь: «Ты кто?» Тебе все люди до лампочки! Ты их жуешь на завтрак, как меня сжевал! Но я тебе благодарна, я научилась у тебя многому.

Она замолчала. Выговорилась, понял Дмитрий.

– Ты на что жить будешь? – равнодушно поинтересовался, как будто в магазин за колбасой отправлял и спрашивал между делом, не забыла ли взять кошелек.

– Я давно деньги копила. На первое время хватит.

– Будешь воевать?

– Нет. Зачем? Заранее знаю, что проиграю.

– Проиграешь, – вздохнул он.

Все! Ему стало неинтересно, и устал он зверски. Когда же эта засада закончится?

Ира, уловив в нем перемену, встала.

– Вещи свои я уже перевезла. Все. Осталось только это. – Она порылась в сумочке, нашла ключи и положила на журнальный столик перед ним.

Как и положено по законам физики, ключи звякнули о стеклянную поверхность неприятным громким звуком.

– На десятое число назначен развод, приезжай. Разведемся. Я подпишу бумаги, что не имею материальных ожиданий, о претензиях говорить смешно. Пришли завтра адвоката. Вот мой новый адрес, – положила рядом с ключами на стол малюсенькую бумажку, выдранную из блокнота. – Номер сотового прежний.

Выхватила у него из пальцев бокал, выпила махом коньяк, поставила на столик – стекло о стекло.

– Все. Я пошла!

– Пока, – отпустил он равнодушно.

Ирина торопливо вышла из комнаты, а он прислушивался к цокоту ее каблучков по дорогому паркету – вот открылась и громыхнула, закрываясь, тяжелая входная дверь. Действительно, все.

А была ли девочка?

Только остатки дребезжания захлопнувшихся замковых ворот. Он поморщился – звуки, сопровождавшие прощальный монолог и отбытие этой славянки, были отчего-то раздражающе неприятными и резкими.

Разве что не кряхтя, он медленно поднялся, подошел к бару, взял чистый бокал, налил половину, вернулся, плюхнулся расслабленным телом в уютные диванные объятья, сделал большой глоток и закурил.