Милена Завойчинская

Фарфоровый переполох

– Ю́на, вставай! – тормошила меня подруга и соседка по комнате. – Ну же! Уже пора!

– Еще минуточку… – простонала я.

– Нет у нас минуточки, – безжалостно схватила меня за руки и рывком усадила Нао́ми. – Открывай глаза. Лучше скажи, что ты вчера такое творила и куда пропала в самый разгар вечеринки? Мы тебя потеряли.

И вот тут-то я и проснулась. Туманным взором обвела помещение.

Уже пять лет мы делили на четверых одну комнату в королевском пансионе имени Лу́циуса Стогна́рского. Сей добродетельный и совершенно одинокий барон перед смертью вдруг ударился в меценатство. Пожаловал все свое состояние на благотворительность. Деньги, земли и свое довольно большое имение оставил короне для юных леди, волей судьбы ставших сиротами. Поговаривают, у него самого была внебрачная дочь. Удочерить ее он не успел, девушка и не догадывалась о знатном и богатом отце. Умерла она от нелепого несчастного случая. А барон, узнав, корил себя. И хотя бы напоследок попытался искупить вину перед своим единственным чадом.

Так это или нет, достоверно не известно. Но пансион имени Луциуса Стогнарского открылся и исправно работал уже двадцать лет. Пять из которых в нем жили я и мои соседки по комнате. Угодили мы сюда одновременно, имея в чем-то схожие судьбы. Юные дворянки из вполне приличных семей. Но вот беда, осиротели и не нашлось никого из родственников, кто смог или захотел бы взять к себе и вырастить. Ну а если нет состояния, титула, родни, опекунов, то дорога одна – в сиротский дом, приют или королевский пансион. Нам повезло. Мы дворянки. Были бы простыми девчонками, угодили бы в приют.

Сознание и воспоминания возвращались урывками. Я таращилась на Наоми, но видела не ее. Перед внутренним взором мелькали картинки вчерашнего вечера. Сначала мы чинно пили сок. Потом чай. Грызли утащенные с кухни печеньки и сухарики. Что строго-настрого было запрещено делать в комнатах. В пансионе вообще следили за порядком, и юные леди должны были… Должны-то мы должны, но когда это кого останавливало?

И все было чинно и тихо, пока вдруг Ли́нда с заговорщицким видом не вытащила из кармана фляжку.

– Девочки, а что у меня есть! – прошептала она, оглянувшись на дверь. – Я стащила у пятиюродного кузена, когда он меня навещал.

– Что там? – подалась вперед Сеси́лия, наша третья соседка по комнате.

– «Мандраж», – прошептала Линда еле слышно.

– О-о-о… – выдохнула Сесилия.

Ликер из корня мандрагоры «Мандраж» – напиток поистине легендарный.

Создан профессором зельеварения столичной Академии магии. Изначально это должно было быть зелье бодрости. Но так легли звезды, рассеянность профессора, студенты-двоечники и карты судьбы, что зелье… забродило. А все знают, нет ничего страшнее мандрагоры, которая решила побродить.

И вот уже аристократы и маги всего королевства, а следом и соседних, за любые деньги готовы были приобретать ликер «Мандраж». Ибо сила его убойна. Принял рюмку – и можно до утра больше не пить. Все равно пьян в дым и вряд ли что-то вспомнишь. Напиток, который пьют, когда хочется состояния «было весело, вспоминать стыдно, рассказывать детям нельзя».

Именно так написано было в газете в разделе обозрения столичных заведений с вкусной едой для приятного отдыха. Мы читали тот выпуск, который, кстати, Линда тоже утащила у пятиюродного кузена.

И вот сейчас она держала в руках тот самый «Мандраж».

– Ох… Я так взволнована! Кажется, у меня уже мандраж! – пролепетала Наоми. – Я боюсь пробовать. Девочки, может, не надо?

– А как же отметить выпуск?

– Но еще ведь рано. Только завтра решится, к кому мы поедем до совершеннолетия. Леди И́льма только завтра будет заполнять документы.

Завтра и правда решающий день. Волновались все. Потому что именно завтра озвучат, кого каждой из нас назначат опекуном до совершеннолетия. Увы, но стены пансиона не могут давать кров и приют вечно. И как только появлялась возможность найти кого-то из опекунов, так…

Завтра леди управляющая зачитает нам, кто из обеспеченных уважаемых господ согласился на это.

Ликер «Мандраж» вызвал мандраж. Это я помнила. А дальше – темнота.

Почти.

И… О нет!!! Лучше бы я не помнила совсем. Потому что, кажется, славу сей напиток приобрел неспроста.

Всплывали обрывки вчерашних событий…

– Я хочу умереть, – прошептала я и зажмурилась.

– Ничего не выйдет, – сочувствующе погладила меня по голове Наоми. – Леди Ильма тебя сама убьет, если узнает.

Я приоткрыла один глаз. Спросила:

– Я попалась? Кого я оживила?

– Сумочку леди управляющей, – едва слышно ответила она.

Все, что мне осталось, это застонать. И молиться всем богам, чтобы я не только оживила сумку управляющей пансионом, но и сняла заклинание, сделав ее снова обычным аксессуаром.

Надежда моя была напрасной.

Когда мы предстали в кабинете управляющей для объявления имен опекунов, то смотрела на нас не только стоящая с идеально ровной спиной красивая леди Ильма Ра́дос. Но и ее сумка. Она игриво виляла хвостиком – длинным плечевым ремнем, махала короткими ручками, приветствуя нас, и подпрыгивала на коротеньких латунных ножках на дне.

Мы с Наоми переглянулись. Она скорчила лицо, мол, а я-то что могу? Ты оживила, ты не сняла чары, тебе и отвечать. Но сочувствую, люблю, потом утешу.

– Леди Юна Се́тос, – ледяным голосом обратилась ко мне управляющая. Я втянула голову в плечи, но вместо нагоняя услышала: – Ваш опекун… Лорд Лу́ис Тейлз.

У меня округлились глаза. Почему он? Я точно помню, что уговор с аксессуаром управляющей был совсем о другом лорде.

Я перевела взгляд на сумку. Прищурилась. Та прикрыла короткими ручками большие клепки, которые, вероятно, ныне были ее глазками. Пауза затягивалась. Я смотрела на сумку, та прятала бесстыжее кожаное «лицо», а потом и вовсе устыдилась и бочком задвинулась за ноги своей хозяйки. И там затаилась.

Предательница!

– Леди Юна, поздравляю вас, – с насмешкой в интонациях, но с абсолютнейшей невозмутимостью на лице произнесла леди Ильма. – Право слово, не могу и предположить, чем достопочтенный эльф провинился перед его величеством, что ему пришлось принять участие в программе опеки над сиротами. Но отныне вы – его головная боль.

– Но, леди, а как же я? – робко спросила единственная на весь пансион эльфийка Хиральди́на. – Я думала…

– Уверена, мы все думали одно и то же. Но теперь наш прославленный лорд Луис будет глубоко несчастлив следующие три года. Пока Юне не исполнится двадцать один год. Или же пока она не выйдет замуж.

Сумка жалобно вильнула ремнем-хвостом. Вот же нехороший кусок кожи