— Приветствую вас, мистер Лопес, — поздоровался я. — А нельзя ли дать совет домовладельцу? На тему того, как осовременить эту вывеску…

— Чего?

— Может, на ней стоит написать: «ДОЛОЙ НАРКОТИКИ!»?

Мистер Лопес призадумался, потом сказал: «О’кей, мой друг». Стандартный ответ на все жалобы, что бы там ни происходило в его владениях — уличные разборки, аварии в бойлерной, нашествие крыс, острящих зубы об и без того полусгнившие перегородки между стенами. Тут мистер Лопес обернулся и с обожанием уставился на одного из своих отпрысков, маленького мальчугана, который только что заполз в корпус от старого телевизора, вот уже неделю валявшийся у обочины дороги. Малыш, сообразивший, что из детали регулятора цвета получится замечательный автомат, высматривал в этот момент цель и вскоре нашел ее — меня и отца. Пока ребенок выпускал по нам из телевизора воображаемые очереди, я быстро записал несколько строк в свою книжку. Условное название места действия — «Гетто». В книжке даже имелся специальный раздел под тем же названием, но я уже довольно давно решил ограничить эту рубрику записями чисто автобиографического характера. А потому обозначил новый раздел «Виды с улицы, разное».

Тут внимание мое привлекло бродячее такси.[2]Из него, как недавно на Бродвее, тоже бодро выпрыгнул водитель и стал что-то доставать из багажника. Только на сей раз это оказался не коврик, а черный атласный пиджак с рекламой «Les Miserables». Таксист поманил к себе мистера Лопеса, который, внимательно осмотрев контрабандный товар, отслюнил двадцатку из толстой пачки купюр.

Торговля «дурью» оживлялась на нашей улице с наступлением темноты.

«У нас и ЛСД имеется», «Голубые таблетки — это то, что надо», «Нет, голубые таблетки — это исключено».

Мистер Лопес выхватил своего отпрыска из корпуса телевизора и потащил в дом. Я последовал за ним, но потом остановился — под ногой вдруг что-то хрустнуло. Я наклонился и подобрал с земли продолговатую пластиковую пробирку, в такие обычно упаковывают кокаин. «Какой, к черту, ЛСД, — подумал я. — Да тут бог знает что намешано. Барвинок, а может, еще и василек подложили для цвета». И перед глазами возникло видение: на углу стоит группа парней, и они голосят на всю округу: «Барвинок — это то, что надо!», «Да на кой он ляд, когда у нас есть василек!». Возможно, мне следовало сделать распечатку «Системы цветовой идентификации для библиографических описаний» и распространить среди торговцев «дурью», чтобы выражались яснее.

Но тут внимание мое переключилось на «БМВ» цвета слоновой кости. Машина подкатила к обочине, тонированное стекло опустилось.

— Эй, ты! Да ты, ты, придурок с записной книжкой! У тебя что, проблемы? Если нет, сейчас будут!

Угроза сопровождалась смачным плевком в мою сторону. Сообразив, что силы явно не равны, я нырнул в подъезд и помчался наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки. У двери в квартиру споткнулся о мужские домашние тапочки шестнадцатого размера, которые моя жена выставляла в коридор с целью отпугнуть потенциальных грабителей или хулиганов.

* * *

Я повесил куртку и сумочку на вешалку и проверил почту. Счета по кредитной карточке, ежеквартальный выпуск «Системы Дьюи»,[3]а также расписание занятий из «Бумажного дома», центра искусств, где Ник преподавала довольно странный, на мой взгляд, предмет, а именно — дизайн книжек-раскладушек. Там также было еще письмо от моего однокашника по библиотечному колледжу, типа, который мне никогда особенно не нравился. Писал он о том, что получил новую должность заведующего отделом каталогов в центральной библиотеке какого-то «совершенно шикарного» города в Нью-Джерси. К этому хвастливому заявлению была приложена вырезка из газеты с «картой убийств», графически подтверждавшей все опасения, терзавшие меня перед тем, как войти в дом. На карте оказался отмечен и мой район, Верхний Вест-Сайд, — целая куча точек обозначала места, где произошли самые жестокие преступления. На полях мой однокашник написал: «Вау! И ты живешь здесь??!!!»

Столь выразительная пунктуация почему-то разозлила меня куда больше, нежели насмешка, звучавшая в этой фразе. Черкнув ответ на обратной стороне каталожной карточки из моей коллекции, где был зарегистрирован роман под интригующим названием «Смерть в Субурбии» (а состоял ответ всего из одной фразы: «Вау! Ты прав!»), я присовокупил это оскорбительное письмо к груде других бумажек, валявшихся на ковре в прихожей. Разбрасывая этот мусор ногами, я проложил себе путь к мастерской Ник. И обнаружил ее склоненной над чертежным столом. Босые ноги обвивали ножки табуретки.

— Пардон, — предупреждающе произнесла она.

— Не понял?

По-прежнему не поднимая на меня глаз, она взмахом руки указала на груду бумаг, тюбиков и баночек с краской, кисточки для клея и картой.

Я немного убрал звук плеера, и голос Эдит Пиаф теперь доносился издалека.

— Для кого проект? — осведомился я.

— Для медклуба, — без всякого энтузиазма ответила она.

— А это тебе зачем? — И я указал на снимки, приколотые над столом. Закаты на фоне пальм, песчаные пляжи, парочка, застывшая в страстном объятии.

Ник протянула руку и взяла со стола затейливую книжку-раскладушку с обложкой в виде пальмы, распахивающей веер из листьев, как только эту книжку открывали.

— Ну а парочка? — спросил я.

Тут она развернулась и уставилась на меня.

— А как ты думаешь, Зандер, чем займутся дальше любовники, если я оставлю их вот так, вместе, а?

Я проигнорировал ее скрытый укор. В животе у меня забурчало. Пока добрался до дома, проголодался как черт.

— Хочешь, заглянем в малазийский ресторанчик, что недавно открылся на Бродвее?

— Pas ce soir,[4]— ответила Ник, вернувшись к работе. — Заявляю тебе со всей определенностью.

— Ну, тогда давай закажем что-нибудь по телефону.

— Но у нас ни гроша.

— «Ни гроша». Это, пожалуй, слишком сильно сказано, Ник… У меня еще остались купоны на тех пташек на вертеле, которые тебе так нравятся.

— Нет, мне надо работать.

— Ладно, как хочешь. Может, тогда взглянешь на это, а? — И я выудил из кармана требование Джессона. — Видала когда-нибудь такой почерк? — Но не успел я закончить фразу, как Ник протянула руку и включила мой плеер на полную мощность, что и положило конец нашей беседе.

Я удалился на кухню и соорудил себе миску овсяных хлопьев быстрого приготовления. Стоило взглянуть на раковину, как во мне поднялась новая волна раздражения: там высилась целая гора немытой посуды. Комочки еды прилипли к тарелкам и засохли, теперь черта с два их удастся отодрать, поскольку тарелки пластиковые. Но что меня по-настоящему достало, так это холодильник.