– Рискуем, а если у Него сдадут нервы? Понимаешь, чем это может закончиться?

– Ставки и так слишком высоки, под угрозой все, что мы строили эти 25 лет, и у нас есть страховка – в случае, если дела пойдут не так, как планируется, Ему не дадут наделать глупостей. Это плохой вариант, но вариант мировой ядерной свалки по подложному поводу в то время, когда реальный враг прячется где-то у нас – неприемлем.

Небрежный взгляд на часы, пожалуй полчаса еще было у него в запасе перед поездкой в аэропорт. Сегодняшний день обещал быть долгим:

– Что нам известно на данный момент?

– Их около сотни тысяч, раздроблены и не имеют связи между собой – иначе мы бы уже их нашли. Они невидимки. Мы только знаем, что они есть, но кто они, чего хотят и какие у них возможности – мы не знаем. Кто бы мог подумать! В 21 веке, когда я за чашечкой утреннего кофе читаю отчет о цвете носков, в которых Сам вышел из спальни, где-то на просторах России и соседних стран скрываются целые армии, заводы, кормовые базы! Государство в государстве!

– Мы можем как-то дать им понять, что мы готовы к переговорам?

– Мои люди сейчас работают над этим, по плану – Он начинает с ними вооруженный конфликт, мы сдаем Его и несколько групп приближенных, с кем нам давно уже не по пути, а сами на условиях победителя сохраняем максимум от возможного и интегрируемся в новый порядок. Кто бы они ни были, им будут нужны такие люди, как мы. Пусть на первом этапе мы понесем неизбежные убытки, но потом мы все вернем, а в условиях нового передела может быть даже прибавим в весе.

– А что наши заграничные друзья?

– Полностью отрицают свое участие. Но ты их прекрасно знаешь, пока мордой не ткнешь – не признаются. Хотя я уверен, что это не они – не их методы, они всегда показывая одной рукой кулак, вторую протягивают под столом открытой ладонью. Нам бы дали нормальные варианты решения прежде, чем делать столь серьезный шаг. И потом, эти призраки, как их ни называй, они же здесь со времен распада! Мы еще не получили ключи от своих кабинетов – они уже были здесь! Но мы тогда обо всем договорились с нашими друзьями, это просто не могли быть они.

– С Вацлавом уже общался?

Лицо собеседника растянулось в довольной улыбке, сделавшей его на несколько лет моложе, наконец-то речь зашла о реальном деле:

– С Вацлавом полный порядок, с учетом выделенного нам финансирования я договорился, что он соберет к 20-му числу 10–15 тысяч бойцов. В основном идейных, которым даже платить почти не надо – достаточно сказать, что стрелять надо в русских. Мы используем их по с максимальным эффектом – захват заложников, видеообращения с требованиями, диверсии на транспорте.

– Мы должны быть уверены, что Волков не включит заднюю и не найдет способ договориться с нашими оппонентами.

– Надеюсь, что до этого не дойдет, но если понадобится, то отморозки Вацлава сделают большую яркую картинку для СМИ и общественного мнения, полностью исключающую маневр примирения.

– Я тоже надеюсь, что до этого не дойдет и давай уже наконец поедим.

Какое-то время двое наслаждались трапезой, пока один не остановился в задумчивости и, немного поколебавшись, выдавил из себя:

– Мне в голову пришла одна мысль, раз уж ты заговорил о распаде.

– Излагай.

– Ты когда-нибудь задумывался, насколько большим был Союз? Ну, я имею в виду, его возможности, потенциал, масштабы промышленности.

– Ты, друг мой, сейчас этой серебряной вилкой ковыряешь этот изысканный гусиный паштет именно потому, что у Союза был огромный масштаб, на всех наших хватило.

– Мелко мыслишь – разве это его реальный потенциал?

– Так и ртов много, на всех вилок не хватает.

– Ты все эти рты в лицо знаешь, а голытьбу, нюхающую пот из твоих подмышек со своими понтовыми машинками и яхточками можно даже в расчет не брать.

– Так, к чему ты клонишь?

– К тому, откуда взялась эта новая угроза и чего от нее ожидать.

– Ты их за кого принимаешь, за новое политбюро?

Сидящий напротив человек облизнул губы, сделал глоток из бокала и продолжил:

– Союз был настоящим левиафаном, на трупе которого выросли новые организмы. Может быть, он был столь огромен, что даже спустя десятилетия после его смерти отдельные его части еще агонизируют? Помнишь нумерованные города? А ты уверен, что они все раскрылись после распада? И куда шла львиная доля ресурсов Союза, что в итоге прошла мимо нас, а ближе, чем мы, к ним никто не подобрался?

Собеседник напрягся:

– Пётр, а ты точно все мне рассказал?

– Ты знаешь все, что знаю я, – ответил Макаров почти без паузы.

3000 км от ресторана в центре Москвы, то же самое время.

Под гранитной толщей породы в рукотворных галереях, не видевших дневного света, кипела жизнь. Мягкая пульсация ощущалась в коридорах за несколько километров от сборочных цехов Завода Тяжелого Машиностроения имени В.П. Мягкова. Привычный сигнал возвестил об окончании очередной рабочей смены и вереницы работников обоих полов потянулись к платформам, которые развезут трудящихся по домам. Большую часть тяжелой работы выполняли высокоточные пневматические автоматы, созданные на этом же самом заводе и гордо со всеми на то основаниями носящие клеймо со знаком качества. В условиях практически полной изоляции и ограниченности ресурсной базы, производство брака было недопустимо, автоматы работали с минимальными допусками и многократным запасом надежности по самым строгим ГОСТам. Но самый ценный ресурс предприятия, восполнение которого занимало десятилетия – это люди. Все рабочие условия до мельчайших деталей соответствовали СНиПам: освещенность, влажность и движение воздуха, цветовая схема помещений, температура – контролируются с высочайшей точностью. За все автоматизированные процессы анклава отвечает ЭВМ-П1000р, опытный образец вычислителя с нейронно-аналитическим модулем для избирательного решения распределенных задач, отвод тепла от которого покрывает 3.5 % тепловых потребностей комплекса. Операторы работали с компьютером через повсеместно расположенные терминалы, оснащенные устройствами ввода и преимущественно черно-белыми плоскими мониторами. Полностью автономное предприятие функционировало 24 часа в сутки, обеспечивая себя энергией от компактного реактора холодного синтеза серийного образца, построенного еще в 1993 году и до сих пор не дававшего сбоев. Численность жителей подземного моногорода-предприятия составляла около пятнадцати тысяч человек, включая четырехтысячный гарнизон, вооруженный по последнему слову советской техники образца 2015 года.

Иркутский завод карданных валов, Иркутск.

Лев Викторович Речной принадлежал к той породе 'красных директоров', что рождались, жили и умирали на своих предприятиях. Он руководил заводом последние 40 лет, 25 из которых уже в качестве владельца. После распада, Речной быстро организовал ловкий обмен ваучеров работников предприятия на несущественные денежные вознаграждения и получил монстра машиностроительной отрасли в свое единоличное пользование. Новые реалии привели к тому, что от завода осталась только территория, помещения и название. Цеха ветшали, наследие разграблялось, на территории базировался городской рынок, база крупной логистической компании, тренировочный лагерь национал-патриотического клуба и множество других, более мелких, юрлиц. Сам завод в одном из своих цехов осуществлял отверточную сборку несложного промышленного оборудования. В народе у Речного была обычная репутация дорвавшегося до дармовых денег жулика, которому для душевного покоя в его загородной четырехэтажной резиденции требовалась чуть ли не рота личной охраны из его же ЧОПа. Работники его жаловались на задержки зарплаты, плохие условия труда и самодурство начальства, никто к нему работать не шел. Однако те, кто еще работал, почему-то не стремились уйти, хотя были там очень толковые специалисты, которым поступали очень хорошие предложения. Но ответ всегда был примерно один – 'куда мне, старому, что-то в жизни менять, я тут всю жизнь работаю, и помирать мне на этом же заводе суждено'.