– Ага, попался, толстяк!

Витус оглянулся и с ужасом увидел перед собой Долговязого Педера и его шайку.

Педер был старше Витуса года на три. А прозвище получил за то, что был не по годам высоким – на полторы головы выше своих сверстников, длинноруким и жилистым. Главарь уличных мальчишек, он, как и большинство его приятелей, носил тяжёлые деревянные башмаки и босторг – грубую рыбачью робу и, как взрослый, почти никогда не выпускал изо рта трубку-носогрейку. Из-за выбитых с одного бока зубов трубка, казалось, приросла к его нижней челюсти.

Именно Долговязый Педер больше всех донимал Витуса своими насмешками, всегда норовил побольнее ударить или пнуть его. О причинах этой ненависти Педер напоминал при каждой встрече:

– Я за своего папашу тебе, толстяк, все зубы посчитаю!

Папашу Педера, известного в округе контрабандиста, задержал и посадил в тюрьму родитель Витуса, ещё в пору своей таможенной службы.

Увидев своего заклятого врага, Витус моментально покрылся противным липким потом и застыл на месте. Спохватившись, он рванулся назад, но мальчишки уже обступили его со всех сторон.

Долговязый Педер не спеша приблизился к Витусу и, растянув в кривой улыбке щербатый рот, выдохнул ему в лицо струю вонючего дыма.

Витус закашлялся, у него выступили слёзы. Главарь презрительно оглядел его с ног до головы, ловко плюнул ему на новый кожаный башмак и приказал:

– Тащите эту жирную девчонку к нам!

«В Логово…» – содрогнулся Витус. Об этом глубоком овраге за городом ходили самые жуткие слухи. Бабушка говорила, что там собираются слуги Сатаны. Старшие братья рассказывали ему страшные истории про вампиров и оборотней, живущих в лесу за оврагом. А пробст Хольдберг, завидев Долговязого Педера и его мальчишек на улице, называл их бесовским отродьем.

Витус от страха чуть не лишился чувств, ноги у него стали ватными: одно дело – быть побитым на улице, совсем другое – сгинуть в Логове…

Между тем мальчишки поволокли Витуса за собой. Снедаемый своими страхами, он и не заметил, как закончилась главная улица, носящая имя Хорсенсгарде, как свернули на Скулегарде, где располагалась единственная в городе школа, в которой учился Витус и куда из-за бедности родителей не могли поступить те, кто окружал его сейчас.

За время пути, как назло, им не встретился ни один прохожий, к которому Витус мог бы обратиться за помощью. Проходя мимо школы, он хотел закричать: может, школьный сторож услышит и придет на выручку, но, как будто почувствовав это, Долговязый Педер на ходу обернулся и показал ему кулак, мол, только попробуй.

Сразу за школой начинались бедные кварталы. Там помощи Витусу было ждать уже не от кого. Он сделал ещё одну отчаянную попытку вырваться из рук мальчишек, но, получив несколько тумаков, сдался. Как библейский агнец, ведомый на заклание, Витус плелся по длинному узкому переулку мимо серых одноэтажных и однообразных домиков, в которых жили родители его мучителей – рыбаки и рыбацкие вдовы, поденщики и проститутки, солдаты и воры.

Миновав две мусорные свалки, в которых рылись облезлые собаки, мальчишки наконец вышли на окраину городка. Оставив слева от себя буковую рощу, по едва заметной тропе они нырнули в густой кустарник и вскоре оказались на краю оврага.

Сердце Витуса готово было выпрыгнуть из груди. Воображение рисовало ему картины, одну ужаснее другой. То он представлял, как Долговязый Педер срывает с него кожаные башмаки с оловянными пряжками и подносит к голым пяткам горящую головню. То ему виделось, как злодеи заставляют его отречься от Бога, макают палец в кровь, чтобы подписать договор с дьяволом…

Но недаром говорят, что страх страху рознь. Боязнь погубить свою душу наполнила сердце Витуса неожиданной решимостью во что бы то ни стало вырваться из плена…

Когда скользнувшая вниз тропа стала такой узкой, что двоим по ней не пройти, державшие Витуса за руки мальчишки отпустили его.

Витус, тяжело дыша, опустился на землю.

– Догоняйте! – приказал главарь и первым скрылся в овраге.

Вслед за ним спустились остальные кроме двух парней, оставшихся с пленником.

– Вставай, толстяк! Двигай вниз! Нечего время тянуть! – пнул Витуса парень, стоявший поближе. Витус с трудом поднялся. Парень, уверенный в покорности пленника, шагнул на тропу, но поскользнулся и, ругаясь и хохоча, покатился вниз. Его приятель, подойдя к краю оврага, тоже рассмеялся.

– Так же хочешь или своими ногами пойдёшь? – спросил он.

Тут Витус внезапно кинулся к нему и изо всех сил толкнул в грудь. Парень не удержал равновесия и с воплем полетел вслед за своим товарищем.

Витус ошалел от собственного поступка. Он ещё несколько мгновений потоптался у края оврага, не зная, что делать дальше, и сломя голову побежал сквозь кусты прочь, не ведая куда, лишь бы подальше от этого проклятого места.

Ветки больно хлестали его по лицу, цеплялись за одежду, но он не замечал этого и бежал неудержимо, как испуганный заяц, пока не выбился из сил. Тогда он свалился на землю, покрытую прелой прошлогодней листвой, и долго лежал неподвижно, с трудом переводя дух. Когда сердце перестало биться так гулко, что звенело в ушах, к нему вернулась способность слышать. Шума погони не было. Только ветер шелестел прошлогодней листвой.

– Чвик-чвик-чуик-чуик… – вдруг раздалось у него над самой головой.

Витус перевернулся на спину и вздохнул полной грудью.

– Чвик-чвик… – послышалось снова.

На фоне голубого бездонного неба и наливающихся соком веток кустарника, казалось, прямо над ним сидела сизая пичуга и разглядывала мальчика черными глазами-бусинками. Время от времени она вскидывала голову так, словно перекатывала в горле росинку, и снова заводила своё звонкое «чвик-чуик».

Витус, как зачарованный, глядел на птицу. Внезапно её легкомысленное чириканье сменилось длинной трелью, каким-то посвистыванием, щебетаньем. Эти звуки затронули в душе такие струны, что слёзы потекли по щекам. «Ты не голосом, сердцем поёшь», – припомнились вдруг слова пробста Хольберга. Научиться петь как птица – разве это не мечта?

Мальчику вдруг захотелось поймать и принести эту певунью к себе в дом, чтобы слушать её песни. Он моментально забыл, что сам недавно был в плену и только-только вырвался на свободу. Захваченный идеей заполучить эту удивительную птаху, Витус приподнялся и, вытянув руку с растопыренными пальцами, попытался схватить её.

Пичуга, словно играя с ним, на миг прекратила пение и перепорхнула на соседний куст. Откуда снова донеслось: «чвик-чуик». Витус подкрался к ней поближе и уже готов был схватить её, когда неожиданно свалился в яму, скрытую ветками и листвой. Яма была достаточно глубокой, но он не ушибся, хотя и перепугался изрядно.

Попытался тут же выкарабкаться наверх, ухватившись за сухие корни, торчащие из стены, но это ему не удалось. Ноги его скользили, а тонкие корни обламывались. Он сделал ещё одну попытку. И снова неудачную.