Наблюдатель «Чёрный»: Предварительная оценка соответствия 2+. Противопоказаний не обнаружено. Рекомендую начать операцию.

Координатор: Операцию начать. Вариант проведения: «экспедиция». Срок подготовки – 48 часов. Наблюдателю «Ближний» быть готовым в течение 24 часов.

Очнулся я уже в госпитале со всеми положенными атрибутами: забинтованной рукой, капельницей, белым потолком и так далее. Кто хоть раз побывал в военном госпитале – тот поймёт. Не хватало только положенной по закону жанра медсестры с выдающимися формами и несносным характером. И я уже начал переживать по этому поводу, но тут вспомнил обстоятельства своего появления здесь и понял, что у меня есть гораздо более весомые причины для переживаний. По нынешним законам меня должны обвинить в «трусости» и «неисполнении или ненадлежащем исполнении служебных обязанностей, повлекшем гибель и/или тяжёлые ранения личного состава». То есть трибунал мне гарантирован и жизнь дала серьёзную трещину. Если бы я был рядовым, ограничился бы простым взысканием (типа десятка-двух нарядов вне очереди). Сержанта просто понизили бы в звании и лишили чего-нибудь типа классности или увольнительных на полгода.

С офицерами разговор совсем другой. Офицер в наше время – штучный продукт, на его обучение затрачены огромные ресурсы, которых, кстати, постоянно не хватает. И если офицер группы зачистки при виде монстра падает в обморок, как гимназистка при виде не скажу чего, значит, что-то с этим офицером неладно. Естественно, после такого случая основательно накрутят хвосты всем, кто причастен к подготовке групп зачистки, но мне лично это уже никак не поможет. Потому что офицеров для того и готовят, чтобы в неожиданной ситуации он мог мгновенно принять решение. С ожидаемыми ситуациями прекрасно справляются сержанты при помощи приказов, уставов и наставлений. Я, конечно, могу рассчитывать на некоторое снисхождение – всё-таки я ещё на стажировке и не имею даже десятка боевых выходов в качестве командира отделения, но не думаю, что это сильно облегчит мою участь. Итак, мне светит в лучшем случае разжалование до рядового, в худшем – штрафбат. Вот долечусь, а это дня три-четыре, и добро пожаловать на заседание трибунала.

Однако суровая действительность не замедлила внести свои коррективы, и ожидаемых мной трёх дней я не получил. Собственно, я даже одного и то не получил. Как раз после обеда, причём принесённого не той самой медсестричкой (ну, с формами – вы понимаете), а медбратом весьма хмурого вида, ко мне в палату заявился капитан из контрразведки. Надо сказать, что в нашей бригаде всего четверо контрразведчиков – два капитана, старлей и сержант, так вот, ко мне пришёл не кто-то, а сам начальник контрразведки – капитан Ленин, причём это его настоящая фамилия, а с такой фамилией и позывного не надо. Я сразу понял, что дело пахнет керосином, – не станет начальник контрразведки бригады заниматься вполне банальным делом простого лейтехи, но та же самая суровая действительность в очередной раз припасла мне мешок сюрпризов.

Я не буду пересказывать весь наш тогдашний разговор, тем более что и не помню его дословно. Но суть была примерно такой. Во-первых, трибунал мне светит, во-вторых, у меня множество смягчающих обстоятельств, так что в идеале могу отделаться разжалованием в сержанты, в-третьих, все виновные в ненадлежащей подготовке офицерского состава (то есть меня) уже понесли наказание. Но самое главное осталось на десерт: я отравлен какой-то фигнёй, почему и потерял сознание от не очень серьёзной раны. Сейчас мне колют сыворотку, но запасов этой сыворотки мне хватит на полгода максимум, а больше взять её негде. А ещё – месячная доза этой сыворотки стоит как месячное же жалованье сержанта, то есть если меня разжалуют, я буду все деньги отдавать на сыворотку.

Надо признаться, что от этих новостей я впал в ступор, ничуть не легче того, что и привёл меня сюда. Вы, наверное, скажете: «Что же это за лейтенант, который постоянно впадает в ступор?», но попытайтесь поставить себя на моё место. Я, конечно, подозреваю, что существуют бойцы с железными нервами и стальными яйцами, но, к сожалению, к ним не отношусь. Так вот, из ступора меня вывело слово «экспедиция». Тут надо сделать небольшое отступление, чтобы вы поняли причину моей реакции на это понятие. Дело в том, что экспедиции начали отправляться сразу после Войны. Вначале они просто картографировали местность вокруг расположения бригады, потом начали искать полезные предметы, оставшиеся с довоенных времён, выводить людей, прокладывать маршруты к дружественным анклавам и войсковым частям и так далее. Но основным требованием к составу экспедиции всегда оставалось то, что в неё идут только добровольцы. И каждый вернувшийся получает полное прощение, часть добычи или достаточно существенную премию. Поэтому в каждую экспедицию пытались записаться большое количество осуждённых, шрафбат в полном составе и огромное количество людей, желающих резко улучшить своё благосостояние. Брали, естественно, далеко не всех, возвращались единицы, но надежда на участие в экспедиции не угасала никогда.

Соответственно, нынешняя экспедиция намечалась на восток, где совершенно неожиданно обнаружился приличных размеров анклав, образованный на базе какой-то части. Но их положение было крайне и крайне неудачным. Во-первых, они оказались самым восточным известным поселением людей, дальше – только мутанты. Во-вторых, вокруг анклава целая коллекция аномалий, зон заражения и прочих непроходимых мест. А в-третьих, Война застала часть во время передислокации, и из всех средств связи в наличии были только радиостанции. А радио ещё лет пять или семь после Войны практически не работало. Какие-то возмущения ионосферы или что-то вроде того. Ну и, в-четвёртых, это были всего-навсего четыре батальона мотострелковой бригады и четыре танка, которые просто случайно оказались рядом. Вот такими небольшими силами они сумели закрепиться на какой-то железнодорожной станции, собрать народ и довольно успешно отбивать атаки мутантов, диких и прочей нечисти. Однако в последние годы нажим со стороны мутов неожиданно усилился, а солярка в цистернах на станции стала заканчиваться.

Командованием было принято решение отправить усиленную манёвренную группу в некую точку, где по плану развёртывания в случае войны должны были дислоцироваться несколько бригад. Командование совершенно справедливо предполагало, что в этой точке в любом случае должны обнаружиться или выжившие, или хотя бы средства связи. И действительно, пробившись с боями до точки и потеряв половину личного состава и всю технику, группа обнаружила бункер со спутниковой системой связи (неработающей ввиду отсутствия спутников) и волоконно-оптической линией до главного штаба (тоже неработающей ввиду отсутствия этого самого главного штаба, уничтоженного спецбоеприпасом в первые же минуты Войны). Бойцы уже готовы были впасть в отчаяние, но тут кто-то вспомнил о совершенно параноидальной идее, которая начала внедряться перед самой Войной: все объекты Минобороны, расположенные на расстоянии до нескольких сотен километров, были соединены между собой закопанным в землю телефонным кабелем. А на каждом из объектов были установлены коммутационные панели типа «Алло! Смольный?» и полевые телефоны повышенной мощности. Считалось, что эта система абсолютно не подвержена воздействию ЭМИ (электромагнитный импульс), который является неотъемлемой частью атомного взрыва и гарантированно выводит из строя всю электронику.