В поисках этой стремительно ускользающей легендарной истории я разыскал их вдов, гордо хранящих наследие своих мужей, а также четвертого брата Аарона Белла (Бельского), который, двенадцатилетним мальчиком, был в партизанском отряде отважным разведчиком. Я опросил более пятидесяти очевидцев, спасшихся в отряде братьев Бельских, откопал все доступные документы, статьи и фотографии, имевшие отношение к событиям в Пуще. Я беседовал с партизанами и крестьянами из нееврейского населения; некоторые из них были союзниками братьев, некоторые — их врагами. Я обнаружил толстенную рукопись, целую книгу, написанную Тувьей Бельским, которая никогда не была переведена на английский язык и оставалась неизвестной даже членам его семьи.

Это было захватывающее путешествие, оно превратило меня из невозмутимого стороннего наблюдателя в человека, глубоко переживающего судьбы людей этой необычной общины. И поскольку главные участники событий тех лет уже встретили свой неизбежный конец, мне стало очень грустно — и не только потому, что они были для меня важным источником информации, но и еще потому, что я стал считать их своими друзьями.

И вот, стоя в лесу, среди бескрайней белорусской Пущи, я почувствовал, что мне была оказана великая честь, не очень заслуженная с моей стороны: быть здесь, на месте триумфа братьев Бельских, которое свидетельствовало не о гибели еврейского народа, а о торжестве жизни. И когда я закрыл глаза и прислушался к голосам очевидцев, звучавшим в моей голове, я воочию смог увидеть тот лесной город, который многие из них по праву называли «своим Иерусалимом».

На исходе XIX столетия Элишева и Зуся Бельские, дед и бабка Тувьи, Асаэля и Зуся, обосновались на небольшом участке земли в деревне Станкевичи, расположенной в Белоруссии, тогда на территории царской России. Это была скорее даже не деревня, а просто с десяток бревенчатых избушек, приютившихся на вершине холма в одном из самых бедных и отсталых уголков Европы. Дом Бельских стоял в стороне от других, на высоком берегу маленького озера, питаемого рекой. В этой деревушке Бельские были единственными евреями.

Все имущество семьи, сданное им в наем одним неудачливым польским аристократом, питавшим слабость к азартным играм и спиртным напиткам, состояло из водяной мельницы и пары конюшен. Вскоре по прибытии на новое место жительства Зуся с младшим сыном Давидом наладили на мельнице собственное мукомольное производство.

У остальных детей Элишевы и Зуси на тот момент уже были свои семьи. Они жили в городах, как, впрочем, большинство евреев, обитавших в пределах черты оседлости. Черта оседлости — это широкая полоса земли, протянувшаяся от Балтийского до Черного моря, где по указу российского императора разрешалось селиться евреям. Их жизнь там зависела от многочисленных дискриминационных и постоянно менявшихся указаний и постановлений. Они были вынуждены платить многочисленные обременительные налоги, им запрещалось разговаривать на идише в публичных местах, а также занимать даже самые низшие гражданские посты.

Вскоре после того, как семья обосновалась в деревне Станкевичи, император издал несколько антиеврейских указов, запрещавших евреям продавать, покупать или арендовать сельскохозяйственное имущество. Стареющих супругов сильно обеспокоили эти новые правила, они боялись, что недалек тот час, когда их начнут выселять из собственного дома.

В те времена, чтобы выжить, евреям необходимо было не только терпение, но и изворотливость, и Давид придумал способ, как остаться всей семьей в Станкевичах. Он заключил сделку с одним из соседей, поляком по имени Кушель, переписав управление имуществом на имя этого добропорядочного католика. Тот согласился с тем, что его участие в семейном владении будет только юридическим, и, таким образом, эта сделка помогла Бельским оставить за собой мукомольное производство. Однако эта нервная ситуация пагубно отразилась на здоровье Элишевы, которая была уже серьезно больна. Давид приглашал к ней местных докторов, но ей не стало лучше. Вскоре она умерла в одной из больниц Вильно, столице Литвы, расположенной к северу от Станкевичей.

К началу XX века молодой Давид созрел для того, чтобы создать собственную семью. Женившись на девушке по имени Бейлэ Менделевич, дочери лавочника из соседней деревни Петревичи, он зажил мирной жизнью деревенского мельника. Его вполне устраивала такая доля: продолжить дело отца, который, в свою очередь, с радостью наблюдал за появлением на свет нового поколения. К 1912 году, когда уже и Зуси не стало, Бейлэ произвела на свет четырех детей — Велвла, Тувью, Тайб и Асаэля и ждала пятого. Новорожденного мальчика в честь деда назвали Зусей. Его также знали под именами Зуся, Зиссель или Зусь.

Дети Давида жили простой деревенской жизнью, в которой еще не существовало ни электричества, ни водопровода. Это был мир простых деревянных домов с соломенными крышами, где самой большой ценностью для крестьянина были лошадь и четырехколесная телега. Постепенно, с годами, и у Бельских появился самый разнообразный скот: коровы, лошади и несколько овец. Все, что они ели, они производили сами, своим трудом. В доме у родителей была отдельная комната; дети занимали оставшееся помещение: спали по нескольку человек на одной кровати, летом же, уставшие после целого дня тяжелой работы, — в сарае на сеновале.

Что касается образования детей, то по большей части они недалеко продвинулись в религиозных или светских школах. Время от времени Давид нанимал приходящего учителя. Иногда ребенка отправляли к родственникам в Новогрудок, ближайший к ним город, где преобладало еврейское население, с тем чтобы он посещал местную школу. Ближайшая синагога также находилась в городе. Путь длиной в пятнадцать километров занимал около трех часов езды на телеге, что сильно затрудняло регулярное посещение служб. Поэтому местом молитвы для них сделался один частный дом: в шабат и в праздники Бельские посещали дом семьи Дзенсельских, которые жили в двух километрах по лесной тропинке в деревне под названием Большая Изва. Как и Бельские, Дзенсельские работали на мельнице и были единственными евреями у себя в деревне.

Иногда службу провод ил сам Давид, беря свиток Торы, находившийся в доме Дзенсельских. Бесспорно, он не был хорошо образован, но обладал певучим мелодичным голосом и прекрасной памятью на религиозные тексты.

Бельские жили в той части Белоруссии, которая веками находилась под пятой своих более могущественных соседей: России, Польши и Литвы. Дети быстро овладели местными языками — белорусским, польским и русским, причем говорили с той беглостью, которая редко давалась большинству белорусских евреев, живших в еврейских местечках. Работа на мельнице предполагала постоянное общение с соседями, православными белорусами и поляками-католиками. Полностью отдавая себе отчет в том, что он — гонимый еврей, живущий во времена, когда антисемитские настроения составляют неотъемлемую часть повседневной жизни, Давид старался избегать ссор, все споры решая миром.

Однажды прибывшие из города чиновники объявили, что подозревают семью в нарушении императорского указа, запрещающего евреям владеть землей. Давид и Бейлэ пригласили их в дом, накрыли стол и предложили им отобедать. Они потчевали их едой и водкой до тех пор, пока те, напившись до положения риз, не выползли из дома, едва держась на ногах. В конце концов, рапорт так и не был составлен.