* * *

Высоко на холме, там, где росли молодые ели, самый молодой из призывавших Тутатиса вдруг оступился и упал. Остальные ничего не заметили. Они слишком торопились поскорее скрыться. Лишь один обратил внимание на упавшего юношу и помог ему подняться.

— Ну все, теперь все будет хорошо. Они не станут нас здесь искать, если мы не будем шуметь.

— Не вечно нам молчать и таиться!

Все изумленно оглянулись. Их предводитель, жрец, сидел на земле. Капюшон отбрасывал тень на его лицо, но вот луна выхватила из мрака яростно сверкавшие глаза и жесткую бороду.

— Придет наш день, — заверил своих соратников жрец. — Наши стенания и молитвы пробудят древних богов, и они в ярости заполонят небеса и обрушатся на этого трусливого молокососа, который позволил простым смертным прибить его к кресту!

От такого богохульства члены общины ахнули и втянули головы в плечи. Некоторые даже в страхе взглянули на небо — не сверкнет ли молния, не спалит ли их заживо за такие страшные слова.

— Да, ни дать ни взять — храбрые кельты! — презрительно скривив губы, воскликнул их предводитель. — Верно же вы поклоняетесь Тутатису, если в ужасе сжимаетесь при одном упоминании о боге из поповских книжек! Хотите ли вы, чтобы Тутатис восстал, а с ним и все прочие древние боги друидов? Чтобы он восстал и привел вас к славе и власти? Чтобы вам принадлежали самые прекрасные одежды и кони, отобранные у сквайров, и самые красивые девы?

Алчность и похоть превозмогли страх. Некоторые облизнулись, попытались справиться со страхом, а другие, не раздумывая, прокричали:

— Да, мы хотим всего этого!

— Тогда перестаньте страшиться этих тупоголовых крестьян! — прокричал «друид», забыв о том, что почти все последователи в недалеком прошлом были пахарями. — Отбросьте страх и воодушевитесь! Настанет наш день! Древние боги воскреснут! Мы завоюем расположение принца! Он уже колеблется благодаря моим обещаниям славы и богатства. Можно считать, что он уже наполовину на нашей стороне! Он взойдет на престол, и с ним мы обретем могущество!

Остальные вытаращили глаза. «Друид» и прежде упоминал о некоем царственном покровителе, но никогда не говорил прямо, кто это. Оказывается, это был наследник престола, принц Гагерис!

— Мы обретем покровительство принца, — говорил, сверкая очами, жрец. — Мы будем под его покровительством и тогда, когда он станет королем! Тогда мы станем поклоняться нашим богам открыто, и королевские воины будут охранять нас от этих невежественных крестьян, и мы будем совершать наши богослужения в древних каменных кольцах, на глазах у всех, и никто не посмеет нам помешать!

Он встал, воздел руки вверх, обшарил глазами небо. Поднялись и его единомышленники, охваченные волнением. Многие представляли себе прекрасных обнаженных девственниц. Вскинув руки к небесам, устремив взоры к холодной, затянутой облаками луне, они вместе со жрецом негромко взмолились:

— Тутатис, явись!

* * *

Через месяц после этих событий королева Алисанда сидела за столом, но не в главном зале королевского замка, а в комнате поменьше, где стены были увешаны новыми яркими гобеленами, каменный пол был устлан коврами, дубовые стол и стулья были до блеска отполированы. Супруг королевы, верховный маг Мэтью Мэнтрелл, порекомендовал Алисанде завести такое помещение для того, чтобы вести в нем переговоры с важными персонами во время обедов. Кроме того, здесь же могло собираться для совместных трапез королевское семейство. Алисанда сидела за столом вместе с мужем и его родителями, а также с весьма неприятными гостями из королевства, с которым Меровенс граничил на севере. В гости те, можно сказать, напросились, для чего сначала сами пригласили Алисанду к себе, прекрасно зная, что она не поедет, поскольку должна наблюдать за ходом встречи совета епископов страны, собранного в связи с тем, что на юге пышным цветом расцвела новая ересь. Вот и пришлось Алисанде в знак вежливости пригласить северян к себе, поскольку северяне эти были не кто-нибудь, а король и королева Бретанглии, а с ними — трое их великовозрастных сыновей, и в придачу Розамунда, невеста Гагериса, наиболее вероятного наследника.

То, что братья непрерывно переругивались и огрызались, подтверждало лишь, что яблоко от яблони падает недалеко. Похоже, предстоял один из самых неприятных королевских обедов за всю историю правления Алисанды. В этой вселенной Ла-Манш отсутствовал, и Мэт уже начинал сожалеть о том, что их почти незваные гости не пребывают на другом его берегу.

Вероятно, они придерживались того же мнения, хоть и знать не знали ни о каком проливе.

— Просто кошмарная была поездка, — пожаловалась Алисанде королева Петронилла — высокая статная дама средних лет, — невзирая на возраст, она все еще была хороша собой. В ее медных волосах не было ни сединки, хотя это объяснялось скорее качеством краски, нежели молодостью. На Петронилле было серое кружевное платье с длинными, расширяющимися книзу рукавами, и золотая диадема с бриллиантами. — Старая королевская дорога от Данлимона еще в более или менее сносном состоянии, хотя и там кое-где камни выворочены. Однако наши доблестные воины следят за тем, чтобы дорога не зарастала деревьями и травой. Но уж от Ласкаля к югу дорога заросла просто до невозможности — это уже и не дорога, а тропинка какая-то, честное слово.

Ласкаль был первым крупным городом после пересечения границы. Однако Алисанда сумела встретить эту колкость любезной улыбкой.

— Мне так жаль вас! Быть может, удобнее было бы путешествовать в паланкине, нежели в карете?

Петронилла прищурилась — видимо, пыталась решить, не намек ли это на ее почтенный возраст.

— Может быть, и так, моя милая, однако я убедилась в том, что носильщики трясут паланкин ничуть не меньше, чем добрый скакун наездника.

«Как это похоже на женщин, — подумал Мэт, — подчеркнуть, что она настолько хорошая наездница, что не станет унижать себя ездой верхом на смирной кобыле и уж тем более на мерине. Нет, нам исключительно норовистого жеребца подавай!»

Кроме того, Мэт не оставил незамеченным и обращение «моя милая» взамен положенного по этикету «ваше величество». Надо думать, это тоже было сделано намеренно.

Но Алисанда и это как бы пропустила мимо ушей. Ласково улыбаясь, она ответила:

— И все же после того, как проведешь в седле целый день, потом все тело болит. У меня по крайней мере все болит, когда я выезжаю в военный поход или объезжаю страну. Или вы иного мнения, ваша милость?

Мэт постарался спрятать улыбку. Его умница жена сумела очень изысканно парировать нарушение Петрониллой протокола. Она напомнила ей о том, что в Бретанглии она, быть может, и королева, а здесь, в Меровенсе, — всего лишь герцогиня Пиктская, а следовательно, вассалка Алисанды до мозга костей. Кроме того, в военных кампаниях, когда стране угрожала опасность, Алисанда участвовала как полноправный действующий монарх, а не как консорт. Ну и, само собой, она намекнула Петронилле на то, что и сама искушена в верховой езде.