Амалия улыбнулась. Когда в ней только начал проявляться этот талант, именно Рулоф стал первым ценителем ее рисунков, родители же относились к ее занятиям как к баловству. Ну зачем девочке ее положения кистью возить, как какому-нибудь затейщику из балагана? Да, иногда они выбивались в люди и расписывали дворцы самых знатных господ, но какой смысл в этом занятии для девушки из рода Гудрофов?

Рулоф же с полной серьезностью обсуждал с юной Амалией ее первые рисунки, и она этого не забыла.

– Я хочу взглянуть на этого урода, который крутит твою черпалку, – внезапно заявила Амалия.

– Но, ваша светлость, он смердит! Крутит хорошо, работает без передышек, но пахнет так, что за милю обходить нужно!

– Ничего, мой брат днями сидит в волоке с лошадьми и дромами, хочет вывести тяжелого скакуна. А дромы воняют ничуть не меньше твоего урода, и одежда моего братца тоже… Так что давай заглянем, я давно не видела твой дворик.

– Как будет угодно вашей светлости, – ответил смотритель, не ожидая от визита интрессы ничего хорошего. Она была скора на выводы и резкие суждения.

Сметая шапкой с тропы даже самые незаметные камешки, Рулоф семенил впереди Амалии, а она шагала, высоко подняв голову, как и подобало девушке, чьи предки правили когда-то всем Ансольтским краем.

Двое пеших телохранителей двигались следом, держась в пяти шагах позади госпожи. Подходить ближе им запрещалось, это мешало ее светлости обдумывать сюжеты для новых картин.

– Видел ваших крестьян, ваша светлость, хвала океанам, они возвращаются назад.

– Возвращаются, да не все. Лазутчики доложили, что несколько сотен остались среди поморников. Отец уже думает послать отряд, чтобы вернуть их да высечь, чтобы впредь неповадно было.

Перед небольшой канавой Амалия подобрала подол шерстяного платья и легко преодолела препятствие. Ее телохранители оказались не такими ловкими, один из них споткнулся.

Амалия обернулась и, выждав паузу, сказала весомо:

– Сегодня будешь бит. Я прослежу, чтобы тебе было больно.

– Воля ваша, госпожа, – произнесли оба телохранителя и низко поклонились.

Едва они оказались на смотрительском ярусе, Амалия прикрыла нос платочком, уже жалея, что решилась подвергнуться такому испытанию. Из круглого дворика несло так, что куда там дромам…

Рулоф опасливо на нее косился, видя, как сверкают в глазах интрессы колючие искорки.

– Он что же, совсем не говорит? – спросила Амалия, немного гундося.

– Не говорит, ваша светлость. И не мычит даже. Но если чего покажешь – тотчас выполняет.

– Несчастное существо. Он давно потерял человеческий облик, и самым правильным будет убить его из сострадания.

– Да как же убивать, ваше сиятельство, ведь он работает исправно! – не сдержался Рулоф, ужаснувшись одной этой мысли.

– Но ведь до него у тебя другие работали?

– Работали, ваше сиятельство, но больше полугода никто не выдерживал…

– А этот как же? – Амалия ухмыльнулась, глядя на грязное, заросшее волосами существо. – Он что же, двужильный?

– Он не двужильный, он троежильный, ваша светлость, – подсказал Рулоф, надеясь, что этим заступится за своего работника. Однако мысль убить неказистого раба засела в голове интрессы прочно.

– Сегодня же скажу отцу, чтобы его убили. А тебе пришлют двух других рабов, будешь менять их хотя дважды в неделю, и я прослежу, чтобы тебя никто не обижал.

– Как прикажете, ваша светлость, – деревянным голосом произнес Рулоф и поклонился. В его глазах стояли слезы.

Не в силах больше терпеть этот запах, Амалия развернулась и пошла прочь, а смотритель опустился на мостовую яруса и тяжело вздохнул.

За последние три года он привязался к Молчуну, и тот для него значил никак не меньше хорошей собаки. А тут – убить и никаких разговоров. Разве это правильно?

Шаги интрессы и ее телохранителей давно затихли, а он все сидел и сидел, не понимая, как вместо Молчуна за ворот встанет другой невольник, со злобным взглядом, заранее винящий Рулофа в своей несчастной доле. Ведь именно он для рабов являлся воплощением неволи, а прелата Гудрофа подчас они даже не видели.

Рулоф уже забыл, что такое перемыкать замки в кандалах и оставаться настороже, не поворачиваясь к невольнику спиной, ведь, удавив его цепью, раб мог попытать счастья и сбежать.

Не успел надсмотрщик свыкнуться с одной горькой мыслью, как ему послышалось приближение новой беды. Это были двое мальчишек: двенадцатилетний племянник прелата Гудрофа Марк и его «оруженосец» – сын прелатского садовника.

Марк был своенравным мальчишкой, пятым сыном в собственной семье, а потому ненужным и отправленным к более знатному и богатому родственнику, чтобы когда-нибудь стать лейтенантом в его войске и отработать собственное содержание.

Иногда Марк наведывался к водочерпалке, чтобы совершить очередную гадость – помочиться с изгороди на ярус или забросать работника камнями. Пользуясь полной безнаказанностью, он и его помощники кричали Молчуну «вонючка!» и швыряли в него камни, покуда не надоест.

Вот и сейчас Рулоф не сомневался в намерениях Марка, тот неспешно спускался с горы, а его сподвижник нес корзину с собранными на склоне горы булыжниками.

– Вонючка, пришел твой последний час! – ломающимся голосом объявил Марк, выбирая из корзины камень поздоровее.

– Сговорились они сегодня, что ли… – пробормотал Рулоф, вставая под защиту стены яруса. Разойдясь, Марк бросал камни не только в раба, но и в смотрителя.

– Снять стопор, заряд в цель! – скомандовал Марк и вместе с помощником принялся швырять камни в ходящего по кругу Молчуна.

Булыжники запрыгали по мощеному двору, высекая искры, но работника пока миновали.

– Ваша светлость, вы испортите собственность господина прелата! – подал голос Рулоф.

– А-а, ты еще здесь, старый пес? Сейчас прибью твоего вонючку, а потом возьмусь за тебя! – пригрозил Марк, и несколько камней упало на ярус.

Рулоф сел на пол и, обхватив голову руками, стал ждать, когда господскому племяннику наскучит это занятие и он уберется.

Один из камней угодил Молчуну в спину, но он и не подумал бежать, только втянул голову в плечи.

Этот меткий бросок вызвал у хулиганов бурю эмоций, они стали бросать чаще, и несколько камней угодили в ворот, потом один проломил доски жилого ящика Молчуна, и снова это вызвало мальчишеский восторг.

На какое-то время подростки прекратили свое занятие, и Рулоф подумал, что на этом безобразия закончатся, но неожиданно в воздух взвился особенно большой булыжник и, описав дугу, ударил Молчуна в лоб.

Звук удара был таким громким, что Рулоф невольно вскрикнул и вскочил на ноги, а подростки засмеялись и побежали прочь.