Папа выглянул из люка, проделанного в полу возле моего стула, и, подтянувшись вверх на руках, поцеловал меня в щеку.

— Доброе утро, моя морская звездочка, — улыбнулся он. — Подготовилась к контрольной по океанологии?

— Спроси что-нибудь! Папа почесал в затылке.

— До каких размеров может дорасти гигантский японский краб?

— До трех метров, — тут же ответила я.

— Очень хорошо. Гм… Какого цвета полосатая рыба-бабочка?

— Черная с серебряным. Ты задаешь слишком простые вопросы!

— Слишком бессмысленные, — чуть слышно проговорила мама.

Да что с ней такое? Папа тоже поморщился.

— Ну вот, опять! — вздохнул он. — Что с тобой происходит? Разве ты не хочешь, чтобы наша дочь хорошо училась?

— Извини, — ответила мама, касаясь папиной руки. — Просто…

— Что? В чем дело? Эмили занимается много и с удовольствием, у нее отличные отметки. Мне есть чем гордиться. — Папа подмигнул мне.

Я улыбнулась в ответ. Когда мы только-только переехали на Перекрестный остров, у нас с ним были далеко не такие хорошие отношения. Я не хочу сказать, что они были плохими, но нам было непросто общаться. Дело в том, что большую часть жизни я прожила без папы, и поэтому мы оба толком не знали, о чем говорить и как держаться друг с другом.

До недавнего времени я вообще не догадывалась, что у меня есть папа. И всего несколько месяцев назад узнала всё про себя — ну, что погружаясь в воду, я становлюсь русалкой. Сначала я жутко перепугалась: когда это произошло в первый раз, я просто не понимала, что со мной творится. И надо же было такому случиться именно в школе на уроке плавания! Но потом я привыкла и стала потихоньку ночью убегать из дому, чтобы поплавать в море в свое удовольствие. Так мы познакомились с Шоной, моей лучшей подругой. Она тоже русалка, причем всегда. Самая настоящая русалка. Она помогла мне разыскать моего папу. Это был лучший день в моей жизни, — когда я прокралась в морскую тюрьму и впервые увидела папу.

Конечно, прошло некоторое время, прежде чем мы с ним. привыкли друг к другу. Но последние несколько недель всё было просто замечательно, особенно после того, как закончились неприятности с кракеном. Кракен — это такое кошмарное морское чудовище, которое я ухитрилась совершенно случайно разбудить! С тех пор мы с папой каждый день отправлялись в плавание вокруг нашего Перекрестного острова, исследуя золотистое дно, гоняясь за разноцветными рыбками, играя в салки среди кораллов. Мой папа — лучший папа на свете!

— В том-то и дело, — сказала мама. — Тебе есть чем гордиться. И ты по праву можешь гордиться ее успехами. Да. Эмили быстро осваивает такие предметы, как… — Она потянулась к стопке учебников, которые я вчера принесла домой.

Мне ужасно нравились мои новые учебники. Они совсем не были похожи на те книжки, по которым мне приходилось заниматься раньше! Во-первых, они были такие крутые — одни блестящие, другие сплетенные из водорослей и украшенные ракушками и жемчугом. А во-вторых, это были учебники по совершенно хлестким предметам! Раньше я никогда не получала от школьных занятий такого удовольствия!

— …«Моря и русалки», — прочитала мама на обложке учебника. Затем вытянула наугад еще пару книг из стопки. — Или «Плавание и наблюдение за звездами», или «Модные прически современной русалки». Однако!

— Однако что? — Папин голос вздрагивал от напряжения. — Почему же ей нельзя освоить эти предметы? Ведь это ее история. Что тебя смущает, Мэри?

Тут-то я и поняла, что дела у нас неважные. Никто и никогда не называет мою маму просто «Мэри», тем более — папа. Большинство знакомых, обращаясь к ней, говорят «Мэри П.», поскольку ее второе имя — Пенелопа, а папа обычно зовет ее «Пенни» или, в особо нежном настроении, — «моя счастливая монетка (в один пенни)».

Мне вдруг стало ясно, что нежное настроение не находило на родителей уже довольно давно. И кстати, пожалуй, мама была в чем-то права. Только поймите меня правильно, мне очень нравились новые школьные предметы. Но иногда я скучала по старым — совсем чуть-чуть. Ну, может, только по английскому. Я всегда любила изложения. И даже диктанты любила! Это потому, что я пишу без ошибок.

— Проблема вот в чем, — сказала мама. — Если ты доволен тем, что твоя дочь только и делает, что учится расчесывать волосы и определять время по облакам, то я хочу, чтобы моя дочь получила полноценное образование.

— Моя дочь, твоя дочь? Можно подумать, что мы говорим о двух разных дочерях, — сказал папа. Он так рассерженно ударил хвостом, что вода в люке забурлила и выплеснулась на пол.

— Очень даже может быть, — резко ответила мама, хватаясь за кухонное полотенце и наклоняясь, чтобы вытереть лужу. Тут она бросила взгляд на меня, и ее лицо смягчилось. — То есть, конечно, нет. Наша дочь вовсе не два разных человека. Эмили здесь ни при чем.

Мама, улыбнувшись, потянулась ко мне. Но я отдернула руки и сразу же отвернулась, чтобы не видеть обиды, вспыхнувшей в ее глазах. Я не выношу, когда мама на меня обижается.

Но всё, что сказала мама, было несправедливо. Я никогда в жизни не получала такого удовольствия от школы!

Да, правда, мне иногда не хватало изложений и сочинений, но я абсолютно не скучала по грамматике, дробям, логарифмам и французскому языку. Пусть мама попробует доказать, что я без них не проживу! Неужели мне так уж необходимо знать, сколько Джон зарабатывает в неделю, если получает 4 % комиссионных и 3 % прибыли? По-моему, знать об окружающей тебя природе гораздо важнее. Надо помнить, какие рыбы смертельно опасны, а какие настроены мирно; учиться выглядеть и вести себя как другие русалки — настоящие русалки. Пусть даже я чувствую себя несколько глуповато, когда, сидя на камне, расчесываю волосы, но все-таки я, худо-бедно, пытаюсь вписаться в коллектив. Получается, что маме это безразлично? Она не хочет, чтобы я была счастливой? Я молча жевала хлопья. Мама сделала глубокий вдох.

— Просто это два совершенно разных мира, — тихо проговорила она. — Иногда мне начинает казаться, что они слишком уж разные. Посмотрите, как я здесь живу. Чем занимаюсь в течение дня? Загораю, делаю прическу, хожу пару раз в неделю на синхронное плавание. Такая жизнь не для меня, Джейк. Мне этого мало.

Наступило долгое молчание. Мама с папой смотрели друг на друга. А я только что сунула в рот ложку хлопьев с молоком и теперь не решалась жевать, чтобы они не захрустели в тишине. Я сидела с полным ртом и ждала, когда родители снова начнут говорить.

— Мы обсудим это позже. Мне надо прогуляться, — тяжело произнес папа, и я наконец-то проглотила хлопья. Жевать их уже не имело смысла — они размокли и превратились в кашу.

Папа уплыл так быстро, что даже не поцеловал меня. Не то чтобы я сильно расстроилась — мне все-таки уже двенадцать, а через пару месяцев будет тринадцать. Папе вовсе не обязательно целовать меня каждый раз на прощанье.