Я никогда не относилась к людям, которые готовы до отказа напичкать себя разными техническими приспособлениями. Нет, честно. У меня бы все равно не получилось, да и папа с огромным подозрением относился к большинству технических новинок. Например, он всерьез уверял, что когда-нибудь Эхо возьмут над людьми верх и всех нас уничтожат. По его мнению, ни в одной крупной технокомпании о людях и не думали, что бы там официально ни заявляли. И он всегда выходил из себя, если я слишком сильно всем этим интересовалась. Мама думала по-другому. Она могла часами сидеть в иммерсионной капсуле, бродя по древним городам или занимаясь йогой с самим Буддой. Она считала, что на папины нападки не стоит обращать внимания, но он был убедителен.

Мы жили в доме на сваях. Это был не самый маленький в мире дом на сваях, но все же устроен он был именно так. О папиной работе трубили все СМИ, но он делал ее бесплатно. А мама крутилась с утра до вечера, но временное брокерство приносило намного меньше денег, чем раньше.

Моя спальня была в пятидесяти восьми метрах над землей. Или в сорока девяти метрах над водой. Иногда уровень воды поднимался еще выше, иногда опускался. Порой вода уходила совсем, и оставалась только размытая почва. Хотя едва ли мои ноги касались этой земли. На нее и наступить-то можно было с трудом, не говоря о каких-то там прогулках.

Снаружи проходил старый стальной магнитотрек, включенный в транспортную систему. По нему можно было запросто доехать до Лондона — триста с лишним километров меньше чем за десять минут. Однако после аварии поездки на машине стали нас напрягать.

Вот так мы и жили. Каслы в своем собственном замке,[1]со своим собственным рвом.

Ров.

Однажды папа сказал, что в современном мире можно остаться человеком, только окружив себя рвом. И наполнить его мыслями, которые не имеют ни малейшего отношения к технологиям.

Кому-то это могло бы показаться смешным, ведь папиным братом был Алекс Касл. Тот самый Алекс Касл — владелец корпорации «Касл», ведущей технологической империи в Европе, которую на мировом рынке обогнала только «Семпура». Но папа не особо жаловал дядю Алекса, да и тот его недолюбливал — в основном из-за папиных статей, в которых тот выступал против искусственного разума, генной терапии, возрождения вымерших биологических видов. А ведь именно этим Алекс Касл и занимался. Плюс ко всему дядя стоял на третьем месте в рейтинге самых богатых людей Европы, а папа все время был в долгах.

Конечно, в нашем доме водилась и современная техника: информационные линзы, ментальные провода, холовидение, иммерсионная капсула, магнитомобиль, внешние и внутренние левиборды и прочие самые обычные вещи. И еще у нас была Эхо. Наверное, папа все же лукавил. Но в том, что у нас появилась Эхо, больше моей вины. Я жива, а папа мертв, поэтому едва ли у меня есть право кого-то судить.

Как и многие, я училась дома. Уроки с нашей Эхо и занятия в иммерсионной капсуле — этакая образовательная смесь.

В тот день у меня были уроки климатологии и китайского с Алиссой, а после них — история двадцать первого века в иммерсионной капсуле, довольно старой штуковине цвета индиго, занимающей все пространство от пола до потолка, сразу, как выходишь из моей комнаты.

Итак, я встала, надела джинсы и футболку посвободней. Мама забежала ко мне в комнату и сказала, что у нее в реальном мире назначены две встречи по временным брокерским операциям. Одна — в Тайбэйе с утра, другая — с клиентом в Новом Нью-Йорке. Однако она собиралась быть дома к двум, и мы успели бы позаниматься йогой после обеда.

Мама пыталась приучить меня к тому, чтобы я уделяла йоге больше времени. Как-никак, правительство, а особенно Бернадин Джонсон рекомендовали практиковаться не менее пяти часов в неделю. Папа говорил, что премьер-министрам лучше не доверять даже в вопросах йоги. Но иногда мне казалось, что он просто хотел слегка подколоть маму. У той и правда здорово получались всякие йоговские упражнения, я же унаследовала от папы тугие связки под коленями и стойкую нелюбовь к любым физическим нагрузкам.

— Нам надо поработать над позой «собака мордой вниз».

Я пытаюсь вспомнить каждую мелочь из того, что произошло в тот день. Ведь это был наш последний день вместе. Мама принарядилась — скорее всего, для клиента в Новом Нью-Йорке, ведь в Тайбэйе она работала почти все время.

Она была слегка на взводе.

— Я опаздываю, — выпалила она со скоростью триста километров в час. — Хорошенькое дело для брокера времени! Так, не забудь распорядиться, чтобы Алисса приготовила обед для вас с папой. Он наверняка весь день проторчит в кабинете — будет заканчивать свою чертову книгу.

Мама не хотела, чтобы папа ее писал. Сколько же из-за этого было споров! Эта книга — сочетание текста и голографии — посвящалась разным технологическим кошмарам, которые входили в нашу жизнь: усиление полиции роботами, извечные проблемы с Эхо, а также животрепещущий вопрос о правомерности возрождения неандертальцев. Папа задумал эту книгу именно из-за неандертальцев, и из-за них же назвал ее «Дивный новый кошмар:[2]их права, наша несправедливость». Мама считала, что он наживет себе еще больше противников, которых и без того хватало, а когда мама начинала переживать из-за папиной работы, она всегда раздражалась. Когда родителей не стало, я кое-что поняла об их взаимном раздражении: зачастую за ним скрывалась любовь.

— А ты чем занимаешься? — спросила меня мама.

— Сижу на кровати и смотрю на дождь и дома. Интересно, кто там живет? Иногда вон в том доме я вижу пожилую женщину. Она стоит у окна и просто смотрит на улицу. Она кажется такой одинокой. Я за нее переживаю.

— Знаешь, не так много времени прошло с тех пор, как соседи обычно были знакомы друг с другом. Где-то сто лет.

— Хотела бы я жить сто лет назад.

На секунду она вынырнула из своей обычной утренней спешки, чтобы сосредоточиться на проблемах дочери.

— О, милая, не думаю, что тебе и правда хотелось бы этого. Сама подумай. Ты жила бы не очень долго. Большинство людей в 2015 году умирали прежде, чем им исполнялось сто лет! Они все время болели. И все еще думали, что кардиотренировки полезны, и впустую тратили огромную часть своей жизни в тренажерных залах. А знаешь ли ты, сколько времени понадобилось бы, чтобы добраться отсюда, скажем, в Америку?

— Час, — предположила я, думая, что это довольно долго.

— Пять часов. А то и больше. Можешь себе это представить? За пять часов мы можем пролететь половину пути к бабушке на Луну. Впрочем, в молодости я хотела жить на двести лет раньше, во времена великих художников.