Мэрилин стала сиреной в семнадцать. Она обнаружила, что жених ей изменяет. Когда я говорю «обнаружила», я не имею в виду дошедшие сплетни или случайно найденную любовную записку. Мэрилин пришлось пережить более глубокую травму: она наткнулась на любимого мужчину в постели с другой женщиной. Причем он даже не извинился. Просто велел Мэрилин убираться, под смех своей любовницы.

Она была слишком молода, чтобы понять, как поступить дальше. Она чувствовала себя преданной, нежеланной, стыдилась произошедшего и даже подумать не могла, как сообщить об этом своей или его семье. Обманутая невеста привязала к ногам камень и бросилась в Океан в надежде, что тело навеки затеряется в пучине. Если подумать, то веса одного лишь ее платья хватило бы, чтобы никогда не всплыть на поверхность.

Но, погружаясь под воду, Мэрилин осознала глупость собственного поступка. Это не она повела себя гнусно, а жених! Не ей следовало страдать, а ему! Девушку охватило раскаяние. Она отчаянно жалела, что оказалась слаба и упустила возможность прожить жизнь достойно, всем сердцем она пожелала остаться в живых.

И Океан услышала ее мольбу.

Все родные считали Мэрилин мертвой. У бывшего жениха развязались руки, и он женился на своей любовнице, хотя и без особой охоты.

Поначалу сложно отдалиться от семьи и знакомых, поэтому мы уезжаем в чужие края. Конечно, мы скучаем по тем, кого оставили, но гораздо хуже осознавать, что они горюют без причины. Мы по-прежнему тут и гораздо сильнее, чем были раньше. Наши тела крепче, чем при жизни.

Но ничего не поделаешь. Правила. Через какое-то время уже не к кому возвращаться. Становится немного легче, но в то же время и тяжелее.

Единственным напоминанием о прежней жизни было помолвочное кольцо Мэрилин. Она хранила его, чтобы стать спокойнее, храбрее и лучше.

Моя история немного отличалась от трагедии сестры. Я многое позабыла, но уверена, что умерла в 1921-м. В июне.

– Куда думаешь переехать, когда я уеду? – как бы невзначай поинтересовалась Мэрилин.

Я ненавидела подобные разговоры. Конечно, я радовалась за нее, но не представляла, как справляться с одиночеством, еще более глубоким, чем сейчас.

– Еще не думала. Может, останусь в здешних краях, мне здесь нравится. Грустно жить одной, но вряд ли я смогу ужиться с Эйслинг. – Под конец я закатила глаза.

Мэрилин рассмеялась. Смех оказался заразным, от звонких трелей тело наполнилось легкостью. Вместе с вырвавшимся на свободу голосом испарилась и тоска от подглядываний за молодой парой.

Если Мэрилин всегда отличалась жизнерадостностью, то Эйслинг, нашу вторую сестру, переполняла горечь. Она глубоко сожалела о жизни, которую приходилось вести, но не нашла в себе смелости перечить Океан, чтобы разорвать уговор. Эйслинг предстояло научиться еще многому – меньше, чем мне, но гораздо больше, чем Мэрилин. Мэрилин покинет нас в течение года, и я буду отчаянно скучать без нее. Эйслинг держалась замкнуто, и мы виделись только тогда, когда Океан созывала нас вместе. С последней службы прошло более года. Я не ждала ничего хорошего от следующей встречи.

Безусловно, Эйслинг была очень красивой. Блондинка с бледной кожей и утонченными чертами. Мэрилин как-то обмолвилась, что наша сестра родом из Швеции, но проверить ее слова я никак не могла. Все мы обладали изысканной грацией, но Эйслинг намного нас превзошла. У нее и Мэрилин, у обеих, были роскошные голубые глаза, сверкающие, как сапфиры, на безупречном лице. И стоило заглянуть в эти глаза, как что-то в их загадочной глубине заставляло томиться о неведомом. Тем не менее Эйслинг отличалась дурным характером. Думаю, всему виной наше неудачное знакомство – оно оставило ужасное впечатление. Внешность Эйслинг привела меня в восхищение, которое не продержалось и пяти минут.

– Заканчивай рыдать, все равно ничего не изменишь, – заявила она.

– Эйслинг, если собираешься так себя держать, лучше уйди, – предупредила Мэрилин.

– Так и сделаю. Столько шума, мне нужно передохнуть. Рада познакомиться.

Последние слова были адресованы мне, словно Эйслинг ожидала, что после ее ухода я сдамся и ей больше не придется меня видеть. Видимо, она быстро забыла, как себя чувствовала, когда настал ее черед. Ненависть – сильное чувство, но, думаю, я не ошибусь, если скажу, что ненавидела Эйслинг.

– Вряд ли тебе хватит на нее терпения, – согласилась Мэрилин.

Мне показалось, что она едва не подавилась кусочком дыни, хотя это было невозможно.

– Но я могу быть терпеливой! Ведь я хорошая соседка, разве нет? – Как бессмысленно и виновато прозвучали мои слова! Все равно я не выносила Эйслинг. Но мне хотелось покапризничать. Сегодня я ощущала себя подростком.

– Конечно, дорогая. О такой соседке можно только мечтать. Но я жила с Эйслинг, и она едва не свела меня с ума.

– Когда? И почему ты жила с Эйслинг? – Одна только мысль об этом вызывала у меня отвращение.

– В самом начале, как и ты. Только все получилось по-иному. Я и недели с ней не протянула. Ты подумай: впереди многие годы, а мы не смогли ужиться несколько дней. Представь, если бы я бросила тебя одну в первую неделю?

– О, я бы совсем растерялась! – содрогнулась я. – Почему она не захотела остаться с тобой?

– Не думаю, что дело только во мне. Видимо, она хотела остаться одна. Эйслинг ясно дала понять, что не хочет все время находиться под наблюдением. Она кричала и устраивала истерики, когда я подходила слишком близко или много говорила. Ей это не нравилось. – Мэрилин передернула плечами, отгоняя воспоминания.

– И что ты сделала?

– Ушла. Чего Эйслинг и добивалась. Она попросила меня объяснить все еще раз и затем заявила, что будет жить рядом с Океан и спрашивать Ее, когда понадобятся услуги, пока не научится сама все понимать. Она упряма как осел! – со смехом заключила Мэрилин.

Я подхватила смех:

– Как ты думаешь, кому больше не терпелось расстаться?

– Мы обе устали друг от друга. Я терпела до последнего, честно. Но мы разъехались, и обеим стало легче. Не знаю, пытались ли когда-нибудь сестры избавиться от напарницы, но мы едва не убили друг друга.

Мысль о попытке уничтожить одну из сестер могла вызвать лишь смех. Даже не знаю, с чего начать в подобном случае.

– Серьезно, однажды я разбила о ее голову тарелку! – закивала Мэрилин.

– Что?! – вырвалось у меня, и мы снова закатились смехом.

– Эйслинг меня обозвала, уже не помню как. Я схватила тарелку и ударила ее по голове. Конечно, вреда я ей не причинила, но, уверена, Эйслинг поняла мои чувства.

Только Мэрилин могла додуматься до такого. Я ее обожала. Как же я буду скучать!

Я вбирала в себя счастливые, наполненные смехом моменты. Прекрасный интимный звук. Недавно я обнаружила, что вздохи не вредят людям – например, смешок с придыханием, – но если к звуку примешиваются капли наших голосов, жди проблем. Вздохи, шмыганье и фырканье – все это не обладает большой силой. Но смех, разговоры, плач и даже шепот заключают в себе особую музыку. Их следовало хранить. Так что мы увязали их в плотный узел и только потом шагнули за порог.