— Значит розы зацветут, когда закончится наша смена.

— Увы. Возможно нам удастся застать эту красоту.

— Тебе тоже нравятся розы?

— А мы уже на ты?

— А почему бы и нет. Меня, кстати, зовут Алина.

— Очень приятно. Меня Филипп.

— Филя?

— Пожалуй, лучше зови меня Фил. Это более демократично.

— Ты не ответил на вопрос, Фил, тебе тоже нравятся розы?

— Да, я просто без ума от них

— Почему?

— Не знаю.

— Не знаешь, почему ты любишь розы?

— Чтобы любить, должна быть причина?

— А разве нет?

— Тогда это не любовь, а способ достичь чего либо.

И он ушел. Он просто ушел, даже не попрощявшись. Как будто бы меня и не было. Это задело моё я. Мне хотелось догнать его и намекнуть на ошибку. Но сделать этого не смогла: пришла Ева, и мы пошли в липовую рощу, где смотрели фильм. Я даже не помню, что мы смотрели: голова была занята чем-то другим или кем-то.

Бассейн закончился очень рано обычно в шесть часов. Обычно мы приходили часов в восемь, но сегодня тренеру необходимо было закончить раньше и поэтому у нас было в распоряжении часа три. Пока девочки разговаривали, я под предлогом выйти в туалет ушла из корпуса и направилась к ботаническому саду. Удивительно, но он был открыт. Обычно в это время там уже никого не было, и охранник закрывал это стеклянное сооружение в первую очередь. Я зашла и увидела там Филиппа.

— А я знал, что ты придешь сегодня.

— Откуда?

— Я вчера не попращался: думал, что вечером увижу тебя, но видимо не суждено было.

— Да уж, это было некрасиво

— Я понимаю. Прощаешь?

— Прощаю. Может присядем.

— Ну давай, — и нам пришлось выйти на улицу, чтобы сесть на рядом стоящую скамейку.

— Из какого ты города?

— Из Владивостока.

— Далеко же тебя занесло.

— И не говори.

— А я из Питера.

— Из культурной столицы.

— Не такой уж культурной, но если ты чихнешь, то сто процентов скажут будь здоров.

— Апчхи, — чихнул Филипп.

— Будь здоров.

— Спасибо. И вправду культурная столица.

— Вот видишь. Слушай, а расскажи о себе…

Итак мы весь вечер узнавали друг друга: он рассказывал о себе, и я тоже. Оказывается, он красиво рисует закаты и рассветы, моря и океаны. И больше ничего. А больше, наверное, и не надо: человеку достаточно этих четырех вещей, чтобы почувствовать себя капельку счастливым. Правда, это его слова, но все же. Он умеет играть на гитаре. И завтра обещал что-нибудь сыграть. Филипп вообще много что умеет, и пока он говорил, я поняла лишь одно: такого человека, душевного человека, еще надо поискать. И о себе тоже пришлось рассказывать, но это не особо важно. Было уже поздно, и нам пришлось расстаться: он пошел в свой корпус, я в свой.

Когда я пришла, то девчонки уже спали. Тихо пробравшись на свою кровать, я легла, но уснуть не смогла. Только закрываешь глаза, и образ Филиппа предстаёт вовсе своей красе. Фантазия начала рисовать такое, что страшно говорить. Но одно я поняла точно: я влюбилась.

А как это произошло, до сих пор не представляю. Придя в комнату, я увидела, что все девочки опять спять поэтому тихо пробралась на своё место и хотела было заснуть, но не получилось. Впервые в жизни я почувствовала дикую симпатию к человеку. Мне хотелось просто видеть его ежесекундно. Чтобы он был рядом и всё.

Где-то после обеда я услышала странный звук. Сначала я не поняла, откуда он шел, а потом, встав с кровати и подойдя к окну, я увидела, как Филипп кидает по стеклам камушки. Я открыла окно, и он сказал:

— Ну что, пошли прогуляемся.

— А почему бы и нет. Пошли. Только я переоденусь. Подожди несколько минут.

— Хоть целую вечность.

Минут через пять я была готова, и мы пошли вдоль липовой рощи к выходу за территорию лагеря.

— Мне казалось, что покидать лагерь нельзя.

— Можно, но только чтоб мы были рядом.

— И что там интересного?

— Много чего.

— Например.

— Ну, например, можно увидеть такое, что запомнится на всю жизнь.

— Чтобы это могло быть?!

— А ты хочешь посмотреть?

— Ты меня заинтриговал.

— Тогда нужно подождать часов до пяти.

— И что мы будем делать сейчас?

— Мы можем поговорить.

— О чем?

— А ты любишь литературу? — и понеслось: мы ходили вокруг забора, встречая на своем пути других людей, и обсуждали книги, романы, писателей. Мне было так интересно слушать его. Он столько всего знал, столько мог дать мне, что иногда, когда он спрашивал меня о чем-либо, я не могла ответить своими корявыми словами на его умные словечки. Мне становилось стыдно, хотя не понимаю из-за чего.

Вечером, ближе к пяти часам, снова послышался этот звук: Филипп пришел. Я тут же выбежала из комнаты, и мы сразу направились к тому месту, куда хотели пойти днем. Выйдя за забор, мы шли мимо диких трав и цветов. Всё отдавало оранжево-розовым цветом заката.

— Тебе не кажется, что мы уже покинули допустимую дистанцию?

— Кажется. Но это того стоит, — потом мы шли молча, пока не поднялись на гору, с которой открывался прекрасный вид. Вдалеке блестело море; внизу в перемешку с зелеными деревьями стояли кирпичные коттеджи. Повезло же их жителям родиться в столь удобном месте.

— Так вот, знаешь зачем мы пришли?

— Если бы я знала, то не была бы в столь возбужденном состоянии.

— Сейчас через три минуты ты кое-что увидишь, — это были самые долгие сто восемьдесят секунд в моей жизни. Они тянулись до ужаса долго, тем более ты знаешь, что тебя ждет нечто. Ровно через три минуты небо окрасилось в розовый цвет, потом желтый, оранжевый и наконец красный. Это произошло на одном дыхании. Но небо, меняя цвет, сохранило свою красоту.

— Я тебя люблю, — сказал Филипп.

— Серьезно? Ты меня любишь? — ответила я на столь неожиданный поворот событий, взяв время придумать более серьезный ответ.

— Да я тебя люблю. В тебе есть что-то такое, что манит меня к тебе и…

— Я тебя люблю, — и мои губы впервые коснулись мужского лица.

Чтобы было дальше, я отчетливо помню. Такое забыть невозможно. Но это слишком личное, чтобы сейчас вот так просто обо всем рассказать. Я не любительница ворошить прошлое. Иногда оттуда можно выкопать такое, что лежало там незаметно.

На улице был дождь, но несмотря на такую погоду нашу группу все же вывезли на экскурсию в городской музей скифов. А группу Филиппа нет. Как на зло на обратном пути наш автобус сломался,